Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски

Другов Александр

— Черт возьми, как это могло произойти? Ты что, не видел, что он может выйти из-под контроля? Что, надо учить тебя, как работают с агентами?

— Меня не надо учить, как работают с агентами. Было ясно как Божий день, что полностью контролировать его мы не смогли бы ни при каких обстоятельствах. Человек, который способен достичь оборотов в несколько миллионов долларов, не станет пешкой в один день.

Чтобы не накричать на меня снова, Горелов предпочитает, стиснув зубы, промолчать и только шумно переводит дыхание. На этот раз мы прогуливаемся по набережной неподалеку от Лувра.

День ветреный, седые легкие волосы Горелова неожиданно вздыбливаются и падают то в одну, то в другую сторону, отчего его раздраженные тирады в мой адрес теряют значительную долю назидательности.

— Владимир Николаевич, пока ясно одно: Гутманис чем-то себя выдал. Где и как — сказать трудно. Почти наверняка его расколол Хелле. Это был неизбежный риск, на своей стороне мы имели непрофессиналыюго, не до конца завербованного агента, а против нас был профессионал, постоянно следящий за ним. Даже теоретически Хелле был обязан нас переиграть. Он и переиграл.

Задавив злость, Горелов устало произносит:

— Иди к черту со своей теорией. Давай думать, что делать дальше.

— Хорошо, давайте назовем вещи своими именами: с ликвидацией Гутманиса мы потеряли все, что наработали за это время. Он был единственным, кто мог нам помочь. Сейчас мы в тупике.

Крякнув от неудовольствия, Горелов прерывает меня:

— Без тебя знаю, где мы. Давай по существу. Что нам может дать этот твой ненормальный изобретатель? Если он — ключевая фигура, то в принципе все не так плохо.

— Это если он действительно ключевая фигура. В ближайшее время я с ним встречусь еще раз. Но нам надо одновременно отрабатывать этого Тьери и держать под контролем Ковальски и его людей. Пока мы не знаем, о чем конкретно идет речь, придется заниматься всем вместе.

— На все вместе у нас…

— Извините.

Звонок мобильного телефона прерывает наш разговор. Включив его, слышу фальшиво-возбужденный голос Бортновского. Очень странный человек. Он причитает, охает и стонет. В обшем, изо всех сил показывает, как огорчен тем, о чем рассказывает. На самом деле он сейчас подпрыгивает в кресле от радости и строит рожи своему отражению в полированной поверхности письменного стола. Бортновского можно понять — он ошибочно полагает, что ситуация разрешилась сама собой и я теперь от него отстану навсегда.

По завершении его сбивчивого монолога насколько возможно убедительно и весомо говорю:

— Не убивайся так. Это только кажется, что в большом городе легко спрятаться. Поверь мне, найдем его, никуда не денется. Через час я буду у тебя, а к вечеру у нас будут новые номера его телефонов. Да, и еще одно — не вздумай никуда деваться. Тогда тебя будем искать и я, и Хелле.

Выключаю телефон и убираю его в карман. Горелов подозрительно смотрит, ожидая сообщения о новой напасти. Третья плохая новость за день действительно пришла. Чтобы не заставлять начальника томиться в ожидании, сообщаю:

— Бортновский звонил. Помните, вы сказали, что все не так плохо? Так вот — установить контроль за офисом Гутманиса не удастся. Хелле перевел его в другое место. Вот теперь все действительно плохо.

* * *

Сложив газету с пространным отчетом о

вчерашнем происшествии у ресторана и сделав глоток вина, Бортнов-ский говорит:

— Кто-то свел счеты с Гугманисом. Снайпер стрелял с крыши соседнего дома. Интересно, сколько ему заплатили за один выстрел?

И Бортновский глубоко задумывается. Кто не знает ситуации, подумает, что он прикидывает возможности перехода на новую стезю. На самом деле он переживает потрясение от вчерашнего события, участником или, по крайней мере, свидетелем которого он не стал по чистейшей случайности. Бортновский улетал на два дня в Лондон, вернулся этим утром и до сих пор не пришел в себя от полученных новостей.

Но его один из первых вопросов просто поражает. В который раз удивляешься тому, как, читая каждый день об одном и том же, люди не представляют реального содержания событий. Вытерев губы салфеткой, спрашиваю:

— Ты что, действительно думаешь, что здесь проблема одного удачного выстрела?

— А чего же еще? Сейчас ты опять начнешь говорить о «технических сложностях».

Бортновский говорит это, увлеченно пережевывая кусок мяса и пренебрежительно помахивая вилкой в мою сторону; Ну вот, так я и знал! Как ему объяснить, что именно технические детали решают все дело?

— Ты сам-то когда-нибудь стрелял из снайперской винтовки?

— Не приходилось.

— То-то и оно, что не приходилось. Нужно представить себе действия шаг за шагом, чтобы понять все проблемы, с которыми то или иное дело сопряжено.

— Ты, как всегда, преувеличиваешь.

— Я ничего не преувеличиваю. Представь себе, что такое выяснить маршруты цели, подготовить позицию для стрельбы, оставаться на ней так, чтобы тебя не заметили, и, наконец, попасть в темноте в мишень, которая появляется в поле зрения на несколько секунд.

Бортновский задумывается, потом упрямо говорит:

— Но этот, который стрелял вчера в Гутманиса, смог же все это сделать.

— Смог, потому что ему помогали до последнего момента. Более того, наверняка на месте был его ассистент, который указал цель.

Леонид от удивления откладывает вилку.

— Ты шутишь!

— Ничуть. О способах индивидуального террора я мог бы много тебе порассказать. Так что в данном случае все говорит о том, что я прав.

Теперь мой партнер проявляет интерес к поднятой теме.

— Что ты конкретно имеешь в виду?

— Очень просто. Гутманис вышел из дверей ресторана и должен был преодолеть всего несколько метров до машины. То, что они остановились — дело случая. Стреляли в него с относительно большого расстояния из винтовки с оптическим прицелом. Визир винтовки довольно сильно ограничивает поле зрения, и быстро отыскать мишень, то есть опознать в лицо человека, да еще в течение нескольких секунд очень сложно. Поэтому скорее всего рядом с Гутманисом был человек с легко опознаваемым знаком. Самое банальное — это хорошо различимая газета, которую этот человек держит в руках. Он должен появиться на выходе из ресторана, скажем, справа от жертвы, то есть Гутманиса. Такое целеуказание очень эффективно. Его вполне достаточно, чтобы снайпер мог быстро найти мишень и произвести выстрел.