Парк

Ибрагимбеков Рустам Ибрагимович

Жестяное покрытие крыши громыхает под ногами, отмечая каждый шаг. Пройдя сквозь темный, набитый старой мебелью и партами чердак, добираемся до двери. В щель между створками бьет яркий свет. Где-то совсем рядом играет оркестр и возбуждающе весело шумят голоса.

Навалившись, изо всех сил давим на дверь, но маленький, выкрашенный масляной краской замок не поддается.

Друг пристает к каждому но очереди, выясняя, как отнеслись к его решению пойти работать...

– Да подожди ты, - цыкнул кто-то.

Безвыходность

ситуации уже ясна всем, кроме него, главного ее виновника: назад пути нет - второй раз он лестницу не одолеет, а замок никак не поддается. Остается только одно - обратиться, за помощью к организаторам вечера. Но неизвестно, найдется ли у них ключ от чердачного замка и, кроме того, обидно, преодолев такие сложности, опять оказаться на улице, , Наконец и он оценил ситуацию.

– Может, вы уйдете через крышу, а я позову, чтобы открыли?- Боль человека, раненного в неравном бою и брошенного товарищами, сквозит в его голосе.

– А если у них нет ключа? До утра будешь здесь сидеть?

Все подавленно умолкают. Счастливчик зажигает спичку за спичкой: видно, надеется обнаружить в стене еще одну, незапертую дверь...

Разбегаюсь, предварительно объяснив всем, что главное - успеть сразу же рассеяться среди танцующих... Метра за три до двери отрываюсь от земли и лечу, выставив вперед правое плечо...

Замок вылетает вместе со скобами, дверь распахивается со страшным шумом. Несколько парочек, разгуливающих по коридору, испуганно шарахаются в сторону. Мелькнув мимо них, ныряем в толпу танцующих...

Через минуту мы уже вовсю пляшем, забыв о том, как попали в этот зал. Все, кроме Друга. Танцуя, натыкаюсь на его тоскливый взгляд. Из-за маленького роста он каждый раз долго подбирает партнершу, потом, получив отказ, надолго лишается способности повторить попытку. Категорически не нравится девушкам Друг. И очень из-за этого страдает. Но нам старается внушить, что сам их терпеть не может...

Зимой 1963 года у ребят была производственная практика в Москве. Я жил вместе с ними в общежитии Нефтяного института па Ленинском проспекте, хотя мать дала мне адрес родственников, у которых я мог остановиться. Родственников, которых я никогда не видел...

Свет выключили сразу же, как начались танцы; проигрыватель, взятый напрокат под денежный залог, трижды превышающий его стоимость, хрипел и останавливался, но его никто не слушал - продолжая прижиматься друг к другу, мы танцевали в такт музыке, звучащей внутри нас.

Партнерша шептала мне какие-то ласковые слова, касаясь влажными губами шеи. Мы познакомились в парке ЦДСА тремя днями раньше, и этого срока оказалось достаточно, чтобы она влюбилась. Так, во всяком случае, она уверяла. И звучало это вполне правдоподобно, если, конечно, она не была гениальной актрисой. (Но зачем бы ей с такими способностями работать лаборанткой?!)

Друг сидел на кровати, опершись локтем на тумбочку, и всем своим видом подчеркивал непричастность

к происходящему.

Я попытался вслушаться в слова, которые шептала мне моя лаборанточка, но ничего, кроме "колючий", разобрать не успел...

Она испуганно отпрянула от меня сразу же, как раздался стук в дверь. Помимо способности быстро влюбляться природа еще наделила ее богатой интуицией: стук был негромкий, вежливый и ничего опасного не предвещал, но на всякий случай она включила свет и убрала со стола вино.

Вошли четверо. Старик вахтер, обычно дремавший за столиком у входа, женщина комендантского вида и два парня с красными повязками на руке.

– Почему посторонние после двенадцати?
– привычно строго спросила женщина.

– Как раз собирались расходиться, - обаятельно улыбнулся Счастливчик.

– Кто посторонний?
– грозно, словно собирался выкинуть признавшегося в окно, поинтересовался один из парней.

– Этих я знаю, - женщина по одному показала на Друга, Писателя и Счастливчика.
– Практиканты наши. Остальные - чужие.

– Мы не чужие, - подхватив улыбку Счастливчика, вступил в разговор Делец, - мы свои, советские... В гости пришли.

– Три минуты на сборы, - прервал его второй парень.
– И чтобы духу вашего здесь не было.

В основном он обращался к нашим дамам.

– А повежливей нельзя?!

Он не удостоил меня ответом и пошел из комнаты. За ним двинулись остальные. Старик вахтер почему-то был смущен происходящим и, уходя, вежливо попрощался.

– Это его работа!
– вдруг зло ткнула пальцем в Друга моя лаборанточка.
– Я видела, как он с ними разговаривал внизу.

Можно было подумать, что она ткнула его электрическим щупом, так он завопил:

– Да, это я! Я их позвал! Чтобы вы убрались отсюда! Дряни несчастные!!! А вы?!
– тут он перекинулся на нас.
– Вам лишь бы лизаться по углам!!! Противно смотреть! Разве мы для этого сюда приехали?
– Извергнув часть своего возмущения, он чуть остыл...
– Надо кончать эти танцульки. Столько дней мы в Москве - нигде не были, ничего не видели. Можно подумать, в Баку их нет, - он, не глядя, мотнул головой в сторону жавшихся к двери девушек...

По-своему он, конечно, был прав, Друг... Но в результате я оказался ночью в тридцатиградусный мороз на улице огромного незнакомого города. Дельцу и девочкам было легче, они разъехались по своим домам и общежитиям. А я со старым отцовским чемоданом вынужден был отправиться на поиски какой-то Большой Бронной и родственников матери, которых никогда не видел.

Наконец выбираемся на привокзальную площадь. Он упорно Шагает рядом.

– Ты куда так торопишься?

– Домой.

– Может, и меня пригласишь?
– Интонация шутливая, но одновременно и подчеркнуто горестная - вот, мол, до чего мы докатились, в гости друг к другу напрашиваемся!..