Парни не плачут
Шрифт:
– Вылезай!
Щёлкнул кремень зажигалки. Маленькое колёсико не слушалось. Том закурил, чертыхаясь, и выдохнул дым через ноздри.– Снимай рубашку!
Брэндон похолодел. О нет. О нет, они не могли быть так жестоки… Чёрт возьми, они же друзья, пусть и бывшие, чего они злятся?! В разбитых стёклах гудел ветер.– Ребята, погодите… мы можем всё решить…
Том ударил его – с размаху. Не сдерживаясь. Он не хотел себя контролировать. Он хотел драться.– Ну постойте же…
– Ублюдок!
Джон положил руку ему на шею и резко пригнул к земле.– Ты у меня будешь камни грызть. Снимай рубашку!
Негнущимися– Раздеваться будешь, или мне помочь?!
– Мы тебя убьём, если будешь копошиться…
– Нет… не надо, я сам… – голос сел, пришлось шептать. Том едва не вывернул ему руку.
– Ну, что же ты?
– Уже…
Джон бил его несколько минут, потом удовлетворённо улыбнулся, поставил на ноги – и, согнув, втиснул на освободившееся пространство в машине. Брэндон застонал. Он думал только о том, с какой скоростью разрывается сердце, и быстрая ли эта смерть. Поскольку мечта была несбыточной, он желал, чтобы никто не видел того, что происходит. Его насиловали. Джинсы с бельём отбросили – оставили только тёплые носки. Он дёргал ногами, как пойманный зверёк, и кричал, кричал… Но не плакал. Он знал, что если заплачет – будет ещё хуже. Тяжёлое дыхание над ухом врезалось в память, звук расстёгиваемой молнии… капающая слюна… боль, опять жуткое ощущение тяжести… чья-то рука в низу живота… он начал извиваться, хватая ртом воздух. Рычание, снова удар. Кто-то нагнулся совсем близко, прижимая руки к дверце машины. Он попробовал оцарапать неизвестного. Он быстро перестал различать гримасничающие лица… Брэндон катал голову по сиденью, думая, что всё это бред… Если бы они знали, что уничтожают его, мучениям не было бы конца, и… всё внутри него… и жуткая, обжигающая боль… это бы длилось, как поступательные движения, как хрип над его поникшей головой… мускусный запах, липкая влага… Джон натянул брюки, зазвенел пряжкой ремня и испустил долгий, протяжный вопль победителя. Ему никто не мог сопротивляться. Вот и то… тот, кто лежал внутри автомобиля, был покорён. Он его оттрахал по первое число… Том глотнул пива, ухмыльнулся. На его лице проступили капельки пота. Джон прищурился.– Ну давай, получи свой кусок пирога!
– Сейчас…
На Брэндона было страшно смотреть. Том прищурился, как художник, оценивающий своё творение, шлёпнул его по лицу. Захотел поцеловать – девчонка стала вырываться…– Оставь меня в покое!!
– Охренела ты, что ли… – он сорвал с него футболку, раздирая ткань, как тонкий листок бумаги. Брэндон отшатнулся, но тут же новая оплеуха едва не сшибла его с ног. Том воззрился на бинты, прикрывающие грудь, потом решил, что ради пары торчащих сосков нет смысла стараться… Он ударил его в живот, загнул и положил на капот машины. Брэндон впечатался щекой в холодный металл. Перед глазами всё плыло…
– Том, перестань… мы же…
– Осторожно. Я предохраняюсь… – хруст разрываемой упаковки… толчок сзади… Пальцы впились в ягодицы. В мякоть. В кожу. Больно… Опять входят, опять издеваются, опять… Он всхлипнул, стискивая зубы. Из глаз посыпались искры. Ещё… ещё… грубое словечко, тычок в рёбра… возня…
Это продолжалось вечно. Свет фар слепил глаза. Брэндон помнил, что просил их остановиться, но ничего, кроме града насмешек и беспрестанных побоев, не получал. Его имели любым способом. Его уничтожали. С ним разбирались по-мужски. Они знали, что он или не вынесет пытки, или будет кричать, сходить с ума… Ему выворачивали руки, сдирали остатки одежды. Мир заволакивался пеленой. Он не знал, как это остановится. А как настоящие ковбои преодолевают трудности, как они избавляются от более сильных, брутально жестоких и похотливых товарищей? Что должно быть в конце оргии? Они просто уйдут, бросят его на старом заводе, где железо отчаянно скрипит на ветру, и с ржавых перил капает дождевая вода, собираясь в лужицы? Они отлупят его до потери сознания и оставят под каким-нибудь кустом, чтобы его забрал полицейский патруль? Вопросы роились в затуманенном мозгу, причиняя страдание, как горсть песка, которую ему бросили в глаза просто так… Как это закончится? Небеса… бегущие облака… он видел их, хотя лоб был разбит– Ты живой?
Голос из другой жизни. Брэндон пошевелил губами, издавая тихий стон. На асфальте остались крупные красные капли. Джон бросил на него ковбойку, чья тёплая ткань не раз согревала его в холодные ночи… Звёзды кружились в вышине…– Ты в порядке, дружок? Подвезти домой? – Том шаркнул ботинком по гальке. Джон обернулся на него, сверкая глазами.
– Не задавай глупых вопросов. Мы ж его тут не бросим!
Они вышли из животного состояния поразительно быстро. Теперь это были заботливые ребята, не насиловавшие никого. Руки, помогающие ему встать и отряхивающие грязь с поникших плеч. Совершенно иные голоса – не угрожающие, не кричащие, не насмехающиеся над ним. Всё изменилось в несколько секунд. Так о нём могли говорить те, кто подобрали бы его, жалкого и избитого, на шоссе рано утром… Он пробормотал – «оставьте меня», и едва не упал, теряя сознание. Том заботливо поддержал его, нахлобучивая сверху куртку. Брэндон стал натягивать джинсы.– Ты что, тебе больно?
– Да всё будет нормально, забей…
Он не знал, как избавится от мерзкого вкуса земли. Без душа он умрёт, потому что они оставили следы на нём – и внутри… Он закусил губу. Изнасилования не случаются с мужчинами. Изнасилования – это то, что они совершают. Над более слабыми, униженными существами. Над теми, кто достоин наказания. Боль притуплялась. Запах пива и крови показался ему ненавистным. Брэндона чуть не вырвало, содержимое желудка поднялось к горлу. Он сглотнул. Что заставило их так ужасно поступить? Чем он был виноват? Том повернул ключ в замке зажигания. Мотор утробно заурчал. Брэндон прислонился виском к стеклу, торопливо застёгиваясь.– Ну что, поехали?
– Не торопись. – Джон смял целлофановую обёртку сигаретной пачки и выкинул её в окно.
– Мы… – парень не знал, что даже вздохнуть будет целой проблемой после… после того, что случилось. – Мы никому не будем об этом рассказывать.
– Ага, сохраним маленький секрет! – поощряюще ухмыльнулся вожак. Его разбирало на дармовую выпивку и музыку. Но радио не работало. Он замолотил кулаками по приборной доске. Брэндон сжался, закрывая глаза. – Да ты не бойся! Что мы такого сделали?
– Если же ты кому-нибудь растреплешь, – Том нагнулся к нему. – То всё равно ничего не докажешь.
– Да… это я во всём виноват. Я один. – Брэндон вцепился в обивку, чтобы не заорать от бессилия. Кодекс настоящих мужчин не позволил его друзьям-маргиналам поступить иначе. Он не спорил с правилами, он их молча нарушал, украшал жизнь, как мог. И за то, что хотелось жить по-человечески, заплатил. Такова судьба? Но он протестовал в душе… Ему было больно. Я сказал им правду, а они всё поломали… что я сделал не так, в чём я ошибся… это же была моя вера в то, что я… смогу быть счастливым, смогу любить… и вот так всё, простым щелчком – уничтожить? Почему я должен в это верить? Я не в порядке. Я не хочу ехать домой. Я не знаю, где мой дом теперь…
… Брэндон не сдался. Он несколько минут сидел на краю ванны и решал – что сделать, нахлебаться воды из раковины или поискать бритву в аптечке. Насильники пили пиво, смотрели кино. Показывали фильм ужасов. Он имел полное право смеяться над голливудскими ухищрениями, он сам пережил мясорубку. И почему-то ещё стоял на ногах. И слабо улыбался на тупые хохмы, хотя рот его и кривился немилосердно. Он не знал, что ещё сказать, он не знал, как оправдаться для себя… Он потерялся. Радость на задворках жизни окончилась. Брэндон открыл воду на полную мощность, струя ударила в раковину – капли хлорированной жидкости оседали на его лице. Никто не должен был слышать того, что он плачет. Кратких рыданий. Он сдавил железный вентиль так, что боль снова запульсировала в ладони. Потом пришло время действовать. Терпи, терпи ещё немного…Окно скрежетало, открываясь.