Парниковый эффект
Шрифт:
Конечно же, Аркадия Григорьевича рассказ его озадачил, но он все же попробовал успокоить и образумить зама, объяснив ему, что нельзя просто так на эмоциях разбрасываться ценными кадрами, да и сын, в конце концов, за психически больного отца не в ответе, однако тот, ничего не желая слушать, настаивал на своем и, в конечном счете, выдвинул ультиматум:
– Или я, или сынок, решайте! Это он на меня, как пить дать, старика натравил, другого и быть не может! И за это должен ответить, чтоб другим неповадно было!
Антонов стал его убеждать,
– О’кей. Тогда я уйду. И что тогда с вашей наукой будет, да вы без меня даже туалетной бумаги не купите, диссертациями подтираться будете.
Антонов нахмурился и озабоченно потер лоб, мысленно признавая справедливость его пророчеств, но, чтобы хоть как-то сохранить свое директорское лицо, вызвался самолично поговорить с нарушителями общественного спокойствия.
– Закрылись они, гады, не открывают, – со злостью бросил ему зам.
На лестничной площадке возле двери кабинета уже толпились заинтригованные происходящим сотрудники, но Вадик, не обращая внимания на жесткий со всех сторон прессинг, продолжал упорно отмалчиваться и вглядываться в окуляр микроскопа.
И все же в какой-то момент он, не выдержав напряжения, устало откинулся на спинку стула, поднял руки и признался отцу в своем поражении, на что восстановивший силы Ланцов предложил ему повторить опыт, но Вадик, махнув рукой, от этого отказался. А когда через пару минут за дверью послышался голос Антонова, поднялся из-за стола и со словами: «Пора самому сдаваться» пошел ему открывать.
– На меня все вали, дескать, отец у тебя псих, – посоветовал ему вслед Василий Васильевич.
Открыв дверь директору института, Вадик впустил его, поздоровавшись, внутрь, а собравшегося зайти следом Сяськина отодвинул плечом и захлопнул у него перед носом дверь, закрыв ее изнутри на засов.
Оставшись наедине со смутьянами и напустив на себя строгость, Антонов потребовал от них объяснений их хулиганскому поведению, но вместо извинений и покаяний Вадик шокировал его заявлением о проводимом им таким образом научном эксперименте.
С благословения Василия Васильевича он усадил на стул пораженного его ответом директора и подробно с примерами рассказал ему о таинственной болезни отца, своей гипотезе и постигшем его фиаско, что вызвало у Антонова поистине детский восторг, присущий настоящим ученым. Все это время он смотрел на Ланцова, как на космического пришельца, а в конце, будучи уже не в силах сдержаться, вскочил, опрокинув стул, и устремился к нему, но Вадик преградил ему путь.
– Заразиться, Аркадий Григорьевич, не боитесь? – спросил он, глядя ему в глаза.
– Нисколько, – уверенно заявил тот. – Луи Пастер возбудитель бешенства себе привить собирался, Кох ради туберкулезных больных жизнью пожертвовал и этим человечество спас. А нам-то с вами чего бояться.
Охваченный исследовательским азартом он смело
– У вас здесь оптика слабая, надо ко мне идти, – подвел он итог своим наблюдениям и повел отца с сыном в свой кабинет, по дороге предупредив сторожившего их за дверью Сяськина, чтобы тот в ближайшее время его не тревожил.
Директорская лаборатория не шла ни в какое сравнение с убогой кладовкой сына, а микроскоп к удивлению Василия Васильевича был просто невероятных размеров. Это был дар одного высокопоставленного чиновника из Москвы в благодарность за трудоустройство племянника его жены – Сяськина, и такое во благо науки самопожертвование ставило Антонова в один ряд с Пастером и Кохом.
Включив бесценное свое сокровище и скинув с себя пиджак, он облачился в белый халат, сел перед микроскопом и несколько минут рассматривал, затаив дыхание, образцы крови, а затем, отпрянув от окуляра, тихо выдавил из себя:
– Немыслимо… О-4… Аллотропная модификация кислорода.
Вадик после его слов побледнел и покрылся испариной, а затем прошептал: «Этого быть не может…», после чего Аркадий Григорьевич вывел картинку на компьютерный монитор.
– Одна, вторая, третья, четвертая… – прильнув к экрану, принялся считать Вадик. – Шесть молекул. И все устойчивые. Да это космос какой-то.
– Вы над чем в настоящий момент работаете? – оторвал его от подсчета директор, и Вадик, заикаясь, ответил, что над факторами наследственности.
– Бросайте все к дьяволу! Вот ваше открытие! Оно на две нобелевки тянет! – тыча пальцем в изображение на экране, вскричал Антонов. – Можете оптикой моей пользоваться! В любое время!
Растерявшийся Вадик лишь кивал в ответ головой, а встревоженный происходящим Ланцов встрял в их беседу и попросил объяснить ему из-за чего, собственно, весь сыр-бор, и пока по просьбе Антонова Вадик занимался распечатыванием картинки на принтере и описанием результатов, членкор Академии наук прочитал Василию Васильевичу краткую лекцию по основам органической химии.
О кислороде тот знал предостаточно и даже формулу его смог назвать, а вот с озоном было уже сложнее, хотя он и вспомнил, что газ этот появляется после грозы и пахнет, как невская корюшка свежими огурцами.
Антонов расширил его познания, рассказав, что открытый еще в девятнадцатом веке Шенбайном озон является модификацией кислорода и имеет химическую формулу «О-3», поскольку молекула его состоит из трех атомов. Газ этот образуется в верхних слоях атмосферы и служит защитой всего живого от солнечного ультрафиолета. Искусственно же его получают посредством мощного электрического разряда, однако при сильной своей концентрации он очень опасен для живых организмов, что с успехом используется для борьбы с микробами.