Пароход
Шрифт:
Эх, Дюша-Дюша! Не стоять бы сейчас Алябьеву перед его сестрой, если бы не он. Нет, не стоять, а лежать в сырой юшуньской земле.
Между тем Милана продолжала:
– Но уж если случилось так, как теперь, не дождались мои подарки твоего дня рождения, так сейчас одевайся и носи на здоровье. А то совсем ты, дружок мой, отрепался. Совсем я тебя, Серёженька, запустила, а к дню рождения я тебе что-нибудь другое придумаю.
Сергей Сергеевич стал смущенно говорить, что его одежда вовсе не старая, что буквально на той неделе он приводил её в надлежащий вид, но Милана отмахнулась:
– Оставь её, Серёжа.
«И попробуй только отказаться!» – это были последние слова Андрея Радеева, сказанные им перед смертью Сергею Алябьеву. Тогда Корниловская ударная дивизия с наступлением темноты, оставив Перекопский вал, отошла на Юшуньские позиции, надо сказать, плоховато приспособленные для обороны. На рассвете красные большими силами при поддержке артиллерии пошли в атаку. Корниловцы сдержали яростный натиск. Отступив, противник залёг в какой-нибудь сотне метров и, похоже, что ненадолго – готовился к новому штурму.
Алябьев и Радеев, привалившись спинами к стене окопа – фактически канаве, закурили.
– Если ещё раз так атакуют, то, пожалуй, выжмут нас, – предположил Дюша.
– Сначала кишки надорвут, – позлился Алябьев, прислушавшись к доносившейся стрельбе на правом фланге, и вдруг разом стихнувшей. – Мне кажется, что красные там прорвались.
Бросив окурки папирос, оба офицера приподнялись над бруствером, оценивая обстановку на своём участке. Перед окопом на «колючке» неподвижными чёрными мешками висели трупы. Они валялись вповалку и отдельно, как перед самой проволокой, так и за ней. За «колючку», найдя свою смерть, прорвались лишь единицы. Один из них – большой грузный матрос, лежал буквально в двадцати шагах от окопа, и его поза Алябьеву не понравилась. Он лежал на животе, уронив голову в бескозырке на согнутую в локте левую руку и вытянув вперёд правую, с зажатым в кулаке большим длинноствольным «маузером», как будто вот-вот готовый вскинуться и тот час выстрелить. «Добить бы надо», – решил Сергей Сергеевич, передёрнув затвор «трёхлинейки». И тут появился штабс-капитан Краснов. Он бежал вдоль окопа, пригибаясь и отстраняя «наганом» солдат.
– Господа!.. – судорожно дыша, крикнул он Радееву и Алябьеву. – Красные со стороны Дроздовской дивизии выбили 1-й полк из первой линии! 3-му полку угрожает удар с тыла!
– Это точно?
– Сообщили по телефону. Меня к вам полковник Невелев прислал. Нам помочь надо! А?!
– Больше прислать некого? – съязвил Алябьев, хотя понимая, почему Невелев прислал к нему именно Краснова – старого друга, а не какого-нибудь там солдата.
– Ты у полковника спроси! – рыкнул обер-офицер. – Так с помощью, как? А?
Сергей Сергеевич уверенно сказал:
– Помяните моё слово: сейчас нас в контратаку поднимут. Какая помощь нужна, Николай?
– У нас большие потери, мать бы их! – тот выругался. – И патронов с гулькин нос осталось!
– Евсеев! – распорядился Алябьев. – Бери отсюда пулемёт и тащи его на правый фланг.
Солдаты по команде фельдфебеля сняли с бруствера тяжёлый «максим», понесли…
– Быстрее,
– Кузьмин! Бери своих богатырей и гранаты! Пойдёте со штабс-капитаном! Живее!
– Ох, спасибо, Серёжа! Ой, спасибо! – обрадовался Краснов, вновь поторапливая воинов: – Быстрее, рдненькие! Быстрее! Вытопчем их сейчас! Вытопчем!
Солдаты протискивались мимо офицеров – суровые, решительные, в громоздких серых шинелях, и те были вынуждены прижаться к стенке окопа, выпрямиться. И вот тогда это случилось.
Лежащий на животе матрос поднял голову и вскинул «маузер», целясь в Алябьева. Сергей Сергеевич увидел это слишком поздно, зато не прозевал Радеев. Он толкнул друга в сторону и принял пулю Алябьева своей грудью. Краснов тут же несколько раз выстрелил в матроса из «нагана» и выругался так громко, что, наверное, в Симферополе было слышно.
– Дюша… – замирая сердцем, Сергей склонился над Андреем.
– Дюша! Дюшенька! Ты живой? Санитаров сюда! Живо!! Живо!!
– Серёжа… – прошептал Радеев. – Там сейчас их законопатим, а тут дырка… Прорвутся… Отходить надо…
– Молчи! Молчи! Нельзя тебе говорить! Где санитары, мать вашу так?!
– Милану поцелуй за меня, и живи, Серёжа… И попробуй только отказаться… – прошептал Андрей, закрывая глаза.
– Дюша! Дюша!..
Подбежали два санитара с носилками и остановились.
– Что встали?! – закричал Алябьев. – Живо в лазарет офицера! Живо!
Краснов обхватил его руками, потащил в сторону:
– Всё, Серёжа! Умер он…
Сколько смертей видел Алябьев за годы гражданской, а после этой душа выгорела в нём окончательно. Даже пепла от неё не осталось. Только одна пустая боль.
– Умер, ваш бродь… – подтвердил санитар, пощупав пульс Радеева. – Умер он…
Алябьев оттолкнул Краснова, взял винтовку и полез на бруствер.
– Куда?! Куда?! – Краснов и солдаты бесполезно пытались удержать его.
Едва Сергей Сергеевич поднялся в полный рост, как со стороны красных донеслось: бах-бах-бах-бах! Пули просвистели совсем близко у уха и над ним, но Алябьев не заметил их. Он подошёл к матросу, выбил из его руки ногой «маузер» и перевернул тяжёлое тело на спину. Орёл-балтиец был ещё жив, дышал судорожно и смотрел на него с обречённой классовой ненавистью. Алябьев вонзил ему штык в сердце – матрос дёрнулся и вытянулся. Потом так же спокойно под градом выстрелов он вернулся в свой окоп. Санитары уже положили Радеева на носилки и понесли. Алябьев на секунду остановил их и поцеловал друга в лоб.
– Ты с ума сошёл?! – зашипел ему Краснов. – Ещё бы в контратаку всех нас поднял?!
– Все мы тут сумасшедшие, – отозвался Сергей Сергеевич. – А в контратаку нас сейчас поднимут, – и зло спросил Краснова, считая, что если бы он не появился, то Радеев наверняка был бы жив: – Собственно, что ты здесь до сих пор?
– Я… – начал говорить Краснов, но махнул рукой и побежал вдоль окопа на свою позицию, теперь уже не пригибаясь.
Потом, действительно, корниловцев подняли в контратаку, увы, бесполезную, и они опять отошли в свои окопы. На рассвете красные опять сильно нажали, и белые отошли к Юшуни, а Андрей Радеев так и остался лежать в крымской земле.