Пароль «Dum spiro…»
Шрифт:
Юзеф принял меня в собственном доме. Когда-то он в разговорах со мной не скрывал своих опасений: сможет ли он, сын помещика, учиться в новой Польше. Теперь Юзеф — профессор права Ягеллонского университета.
В 1945 году землю Скомских отдали настоящим владельцам — крестьянам. Скомский-старший еще шесть лет прожил при народной власти. Перед смертью шутил: «Подари мне, грешнику, Езус-Мария, сто лят, и пан Скомский, пожалуй, созреет в коммунисты».
Юзеф подарил мне свою книгу «Автономия свободы в международном частном праве». Скомский — известный в Польше ученый, знаток права, автор многих научных работ.
Еще студентом Юзеф женился. Жена — тоже юрист, адвокат. Сын Скомских — ему примерно столько лет, сколько было Юзефу в сорок четвертом — студент факультета права [26] .
Я
Мы выполнили почти всю намеченную программу поездки. Остался только один пункт: Освенцим.
Что такое Освенцим во время войны — все знают. Самый страшный из гитлеровских лагерей, конвейер смерти, ежесуточно превращающий две тысячи человек в дым, пепел, горы волос, туалетное мыло, муку для удобрения.
26
Окончил университет и сейчас работает юристом.
Освенцим — четыре миллиона убитых. Среди них наши боевые товарищи: дочь варшавского доктора, советская разведчица Анка и польский крестьянин, батрак из Санки, Михал Врубель.
С нами Тадек с семьей. От Жарок до Освенцима — час езды. Тадек, один из немногих, кому до освобождения удалось вырваться живым из АИ — сокращенное название Освенцима (концентрационный лагерь Аушвиц).
…Наша «Волга» остановилась на широкой площади у входа в Освенцим. По решению сейма Польской Народной Республики бывший концлагерь объявлен на вечные времена памятником жертвам фашизма.
Мы подошли к главным воротам лагеря. Теперь ворота открыты настежь. Опущен черно-белый шлагбаум. Над вратами в бывший ад сохранена страшная по своему цинизму надпись: «Арбайт махт фрай» — «Работа делает свободным».
У входа в музей — памятник Благодарности Советской Армии. 27 января 1945 года войска 1-го Украинского фронта освободили Освенцим.
Пять лет над королевским замком Вавель зловеще реял флаг с черной фашистской свастикой. Пять лет дымили печи Освенцима. Как хищники набросились гитлеровские войска, отряды «Мертвая голова», фюреры разных рангов и полномочий на истерзанную, истекающую кровью землю. «Мы, — заявил обер-палач Ганс Франк, — добьемся того, чтобы стерлось навеки само понятие — «Польша».
В кинозале музея нам показали двадцатиминутный документальный фильм. Факты. Только факты… Нескончаемой вереницей проходят по экрану десятки тысяч обреченных. Их избивают, травят собаками. А вот и конец пути: «баня» — сауна, где людей травили газом, печи крематория. Перед входом в крематорий — пирамиды обуви, детские вещи, игрушки. И кадры Нюрнбергского процесса. Допрос бывшего коменданта Освенцима. Когда ему задали вопрос: «Правда ли, что эсэсовцы бросали живых детей в пылающие печи?» — он немедленно подтвердил правильность этого, а дальше заявил: «Дети раннего возраста непременно уничтожались, так как слабость, присущая детскому возрасту, не позволяла им работать… Очень часто женщины прятали детей под свою одежду, но, конечно, когда мы их находили, то отбирали детей и истребляли».
Д это что такое? Склад тюков. На тюках надписи: «Волосы мужские», «Волосы женские». Ими набивали матрацы, из них делали носки для немецких подводников.
На экране опять горы ботинок, горы трупов. Оркестр, составленный из лучших музыкантов Европы. Он исполняет «Танго смерти», заглушая стоны несчастных.
Стремясь уничтожить следы своих преступлений, гитлеровцы в январе 1945 года взорвали крематорий, рассчитанный на бесперебойную работу в течение десятков лег (через печи Освенцима и других лагерей Гитлер собирался пропустить, за небольшим исключением, всю Польшу), сожгли и уничтожили лагерную документацию. Стремительное наступление Красной Армии не только спасло польский народ от поголовного истребления, но и не дало уничтожить следы зверства [27] .
27
Планы прямого физического
«Наша сила, — говорил Гитлер в речи, произнесенной 22 августа 1939 года в Оберзальцбурге на совещании главнокомандующих вермахта, — заключается в нашей быстроте и натиске. Чингисхан вполне сознательно, с легким сердцем привел к смерти миллионы женщин и детей. Но история видит в нем только великого создателя государства. Меня совершенно не интересует, что думает обо мне бессильная западноевропейская цивилизация. Я издал приказ и велю расстрелять каждого, кто осмелится произнести хоть одно слово против принципа, что целью войны является не достижение какой-то определенной линии, а физическое истребление противника. Поэтому я приготовил — пока что только для Востока — свои отряды «Мертвой головы» и дал им приказ посылать на смерть без жалости и милосердия всех мужчин, женщин и детей — поляков по происхождению и говорящих по-польски. Только таким образом мы добудем жизненное пространство, которое нам нужно…» ( Януш Гумковский, Казимир Лещинский. Польша во время гитлеровской оккупации: Варшава, изд-во «Полония», 1961, стр. 68).
Многие документы и лагерные объекты уцелели. В музее Освенцима мы видели экспонаты, фотографии, леденящие душу. В лагере систематически проводились опыты над людьми. Заключенных опускали в ледяную воду, чтобы определить, сколько времени человеческое существо может прожить в таких условиях. Проводились опыты с отравленными пулями, заразными болезнями, опыты по стерилизации мужчин и женщин.
Как, где погибла наша Анка?
«Легкой» смертью в освенцимской «бане»? В «экспериментальном» блоке? В камере пыток? Через какие муки прошел по этой проклятой, пропитанной кровью и пеплом земле наш друг и побратим Михал Врубель? Лично я обязан ему своей жизнью.
У подножия урны с прахом многих жертв Освенцима мы положили букет роз — красный, как кровь Анки и Татуся.
Мертвые живут, если живые помнят.
ПИСЬМА И ВСТРЕЧИ
Что и говорить: письма от хороших людей получать приятно. А каково отвечать? Немало писем я, как и мои товарищи по группе «Голос», получил после публикации в «Комсомолке» документальной повести «Город не должен умереть». Признаться, я совсем растерялся, когда после телепередач и выступления газеты «Известия» почтальон стал приносить письма пачками.
Но я сказал себе: ты же учитель, а какой учитель не рад вопросам? Перед тобой широкая аудитория. Пусть необычная, пусть растянулась от Владивостока до Будапешта и Софии, от Петрозаводска до Ужгорода и Кракова. Вспомнил село Веселое, первых своих учеников. Представил озорные, задумчивые, любознательные, горящие глаза ребят… Ради такой аудитории не грешно и засидеться допоздна.
Этой книгой я попытался — хорошо ли, худо ли, не мне судить — ответить многочисленным авторам писем на вопросы, адресованные непосредственно мне — бывшему военному разведчику Голосу. И все же разговор остался незаконченным. Не все ответы ложились в строку. Есть письма, интересные сами по себе: за ними — судьбы человеческие.
…Конец рабочего дня. Уходят последние посетители. Пустеет наш просвещенский улей. Сегодня нет заседаний, встреч. Мы остаемся одни. Я и моя «аудитория», мои незримые, в большинстве незнакомые мне корреспонденты. Я знаю: со многими мы подружимся, многие станут для меня близкими, родными людьми. Какие удивительные письма порой таят листочки, наспех вырванные из ученической тетради.
«Пишет Вам из Ростова дочь солдата, погибшего в Отечественную войну, — Варфоломеева Лидия Яковлевна. Погиб мой отец Яков Федорович на Курской дуге и похоронен в городе Курске (воинское кладбище, могила № 133). И еще погибли в этой войне все братья отца — Григорий, Кирилл, Иван, Николай. Погиб и мамин брат «без вести пропавший» Анатолий Хмарской. А мой родной брат Александр Яковлевич вернулся живым, но очень израненным. Долго не пожил и умер».