Пароль «Dum spiro…»
Шрифт:
Лиде было всего десять лет, когда началась война.
«Я видела своими глазами, как фашисты убивали, мучили людей».
Шесть «похоронных» хранится в доме Варфоломеевых…
Горе, тяжкие утраты, однако, не сломили Варфоломеевых, еще теснее сблизили их с людьми, с большой советской семьей. Отсюда и радость «за живых разведчиков» из группы «Голос», и желание вырастить сына настоящим патриотом, и готовность, если понадобится, все повторить, все выдержать.
«Воспитываю сына. Он уже имеет приписное свидетельство. Как говорится, солдат. Как я хочу, чтобы мой сын никогда не знал этих ужасов войны. Но если придется защищать нашу любимую Родину, чтобы был таким же, как Алексей Шаповалов, как Юзеф Зайонц, как Ася Жукова. Смелым, честным, настоящим человеком».
Я ответил Лидии Яковлевне и получил от нее еще одно
«Первого мая ездила в город-герой Волгоград, была на Мамаевом кургане. Привезла оттуда горсть священной земли».
Как не гордиться такими людьми!
А это письмо из Одессы. За каждой строкой так и чувствуешь незаурядный характер, удивительное мужество, беспредельную стойкость.
«Я тоже в годы войны служила в разведке. На фронт ушла добровольно. Оттуда направили в Москву на учебу. Спецкурс. В августе 1942 года была в составе женской спецгруппы выброшена в районе Березино. Было нам, троим девушкам, по двадцать лет в ту пору. Какая-то сволочь предупредила гитлеровцев. Немцы ждали группу на месте выброски, но ветром нас отнесло. Схвачены были двое. Третья, Артемова, спасла рацию, шифр, оружие, деньги. Ранило ее уже в партизанском отряде. Мы не сказали немцам ничего. Они так и не узнали наших подлинных имен. Показания давали — сплошную ложь. Мою подругу направили в Германию в лагерь, а меня ожидала казнь.
В Варшаве, в тюрьме, я заболела сыпняком. «Тифус плямистый». называют его поляки. Охраняли меня усердно в варшавских тюрьмах (Скалишевская, 8) гестаповцы. Потом полякам удалось перевезти меня в тифозную больницу на Хотимскую, 5 в Варшаве. Это была до войны фабрика. В огромном холодном цехе в 1942 году лежали больные сыпняком. Никто не знал, что я разведчица, и фамилия моя была Васильцова Александра. Так называлась моя подруга по фронту, фамилию которой я взяла. Врачи, няни, ксендз ухаживали за мной, как за родным человеком. Лечили. Доктор Новицкий, медсестра Путиловская и другие спасли меня от смерти. Я ничего о них не слышу, не знаю, как им сказать «спасибо». Помню их всю жизнь…
…Потом они переслали меня в Рамбертов — лагерь для возвращаемых из Германии. Записали в транспортный список, посадили в эшелон. Мне удалось бежать. Вшивая, обмороженная, голодная, добиралась я до Вязьмы, к фронту, по снегам, по сугробам. Ползком. Фронт перейти не смогла. Поймал полевой жандарм. В районе Исаково, за Вязьмой. Но повесить меня не успели. В марте 1943 года фронт двинулся. Меня освободили.
Я сейчас инвалид войны. Ноги без пульсации, сердце больное. Я историк. Школу очень люблю, работу свою тоже. О себе ничего никому не говорю. Но меня угнетает, что я не могу поблагодарить польских своих друзей и спасителей.
Если будете в Польше, может, Вы их встретите, а? Будьте любезны, поблагодарите за меня.. Желаю Вам счастья и семье Вашей».
…Живет в Одессе женщина. Сердце пошаливает. По ночам снятся лагерные кошмары. Знают ли ребята, кто, какой человек учит их любить Родину? Учит каждым прожитым днем, всей своей удивительной жизнью-подвигом.
По роду службы мне приходится много ездить. Не раз бывал за границей. Тут я остановлюсь лишь на тех встречах, которые имеют отношение к нашей повести.
Летом 1971 года газета «Труд» (орган Центрального Совета профессиональных союзов Болгарской Народной Республики) опубликовала сокращенный вариант книги «Пароль «Dum spiro…» [28]
28
Книга вышла в Софии отдельным изданием в 1972 году.
Вскоре по приглашению окружного комитета Димитровского союза молодежи города Торговище я провел несколько недель в Болгарской Народной Республике.
Накануне Софийское телевидение показало документальный фильм о нашей разведывательной группе «Теперь их можно назвать». В городах Торговище, Русса, София — всюду, где мне пришлось выступать в те дни, я встречал горячий интерес болгарской молодежи к истории, отдельным эпизодам Великой Отечественной войны, в частности, к деятельности группы «Голос».
Запомнилось на одной из таких встреч выступление учительницы с символическим именем Руска Ненова: «Для наших детей советские воины — герои Великой Отечественной войны — образец мужества, пролетарского интернационализма не на словах, а на деле. Мы, — сказала она, — никогда не забудем, кому прежде всего обязаны своим освобождением, свободной и счастливой жизнью».
Побывал я и в братской Венгрии, где
В составе делегации Министерства просвещения СССР я вылетел в Чили в марте 1972 года по приглашению Министерства народного просвещения.
Москва провожала нас снегом, Алжир встретил разгаром весны, Дакар — тропической жарой. В Сантьяго мы прибыли в первые дни осени.
Работники Министерства народного просвещения Чили стремились показать нам как можно больше, познакомить с теми прогрессивными сдвигами в стране, которые произошли за время деятельности правительства Народного единства. Мы много ездили по стране; были интересные встречи с комсомольцами и коммунистами Чили. Но больше всего запомнились часы, проведенные в доме чилийского коммуниста Рауля.
В Вальпараисо и другие города нас сопровождал ответственный работник Министерства народного просвещения, член Компартии Чили товарищ Рауль. Накануне возвращения в Советский Союз он пригласил нашу делегацию к себе в гости. Встречала нас семья Рауля: его жена, двое сыновей, дочь и невестка. Жена и старший сын тоже коммунисты. Остальные члены семьи — комсомольцы. Рауль-младший — студент университета, автор сатирических рисунков и текстов к плакатам, чем-то напоминающим наши «Окна РОСТа».
У Раулей мы сразу почувствовали себя как дома. На столе традиционное красное вино, остро приправленные национальные блюда. После обеда хозяин «угостил» нас импровизированным концертом. Комнату заполнили гортанные голоса индейцев — казалось, поют какие-то невиданные птицы, вплетая свои мелодии в несмолкаемую песнь океана. Одна мелодия сменяла другую, и на крыльях песни залетела в гостеприимный дом наша «Катюша».
Мы пели «Подмосковные вечера», «Пусть всегда будет солнце», «Дивлюсь я на небо». Последняя очень понравилась Раулю.
— На похожий мотив, — сказал он, — поют у нас одну из песен на стихи Гарсиа Лорки.
Гарсиа Лорка… На какое-то мгновение тревожная тишина воцарилась в комнате. Дочь Рауля Долорес — ей шел 18-й год, и, надо полагать, сердце не одного комсомольца пленили черные глаза красавицы — поинтересовалась, известно ли нам, что Гарсиа Лорка, самый выдающийся испанский поэт XX века, подло убит жандармами Франко в первые дни мятежа.
Лия Анатольевна Ленская — заведующая кафедрой испанского языка Пятигорского педагогического института, уважаемый член нашей делегации и по совместительству переводчик, в ответ прочитала и перевела на испанский «Песнь о Гарсиа Лорке» Николая Асеева.
Почему ж ты, Испания, в небо смотрела, Когда Гарсиа Лорку вели для расстрела? Андалузия знала и Валенсия знала, — что ж земля под ногами убийц не стонала?! Что ж вы руки скрестили и губы вы сжали, когда песню родную на смерть провожали?! Увели не к стене его, не на площадь, — увели, обманув, к апельсиновой роще. Шел он гордо, срывая в пути апельсины и бросая с размаху в пруды и трясины, те плоды под луною в воде золотели, и на дно не спускались, и тонуть не хотели. Будто с неба срывал и кидал он планеты, — так всегда перед смертью поступают поэты. Но пруды высыхали и плоды увядали, и следы от походки его пропадали. А жандармы сидели, лимонад попивая и слова его песен про себя напевая.