Партия

Денисов Роман

На Трёхгорном ребятёнка с роженицей встречали шумно и как-то по-особенному. Дедушка по отцовской линии Семён Яковлевич прочитал молитву. Расцеловал невестку Аню, сына Игоря и маленького, как уже придумали наречь младенца родственники, Беньямина, или Вениамина – «для конспирации», шутила бабушка Наталья Иосифовна, мать Анны. Все готовились к обряду бритмила, ведь завтра наступал восьмой день с момента появления на свет. Обрезание крайней плоти требовало присутствия определённого числа людей и, конечно, раввина. Так оно и произошло, в присутствии десяти мужчин и доброго знакомого – рава Тышмана – опытным человеком, моэлем, было сделано обрезание. Для этого были приняты меры предосторожности, все очень

боялись привлечь внимание КГБ, задёрнули шторы, заходили в квартиру парами и с выдержанным промежутком. Во время операции и чтения молитвы включили погромче радио, концерт Бородина: «Скерцо» ля-бемоль мажор. Радио, как и всеобщее восклицание «мазл тов!», заглушил необычайно громкий крик младенца. После обряда гости сели за круглый стол, из старинного буфета хозяйка любезно извлекла бутылочку белого вина, специально бережёную на такой случай, и собравшиеся, закусив вкуснейшим маринадом, углубились в житейские разговоры. Не обошлось и без традиционных анекдотов, вот один из: «Тётя Сима так заботилась о своём молодом муже, что у неё появилось молоко». Только Семён Яковлевич ушёл из-за стола, он не любил пустословных бесед. Зашёл в комнатку к заплаканному младенцу, рядом с которым сидела мать.

– Ну как он, успокоился? – шёпотом осведомился дедушка.

– Да, только заснул, порошок помог. Удивительно, как быстро перетерпел.

Дедушка улыбнулся:

– Знать, праведником будет. К собственной боли относится равнодушно.

Дед пристально посмотрел на малыша, и его длинная седая борода коснулась лица ребёнка.

– Папа, ну куда вы своей мочалкой лезете, – забеспокоилась мать.

– Молчи, неразумная, – рассердился старик и неопределённо хмыкнул.

Так и зажили, родители и родители родителей, с маленьким Веней, все в двухкомнатной квартире, между прочим.

Мальчик рос здоровеньким курносым крепышом, организм развивался нормально, на головке закучерились светлые волосёнки, что слегка обеспокоило родителей и чуть сильней потревожило стариков (все они «от Адамова колена» с самого рождения были отчаянные брюнеты). Первым задумался мудрый Семён Яковлевич, он всё чаще заглядывал в лицо ребёнка, косо посматривал на невестку и всё больше многозначительно помалкивал, когда какая-нибудь бабка, покачивая ребёнка на коленях, приговаривала:

– Вот какой наследник растёт, умненьким будет, многому научится, всех умней будет.

Дедушка Семён ни с кем не делился своим подозрением – ни с женой Майей Борисовной, ни с детьми. Второй дед, Аркадий Аронович, очень скоро, почти сразу после рождения ребёнка, умер от рака лёгких, а больше никому из родных Семён Яковлевич доверяться не хотел.

Ну как бы то ни было, а ребёнок рос себе, не обращая внимания на некоторое недоумение со стороны взрослых. Стали проявляться качества его характера. На детской площадке он охотно делился игрушками и здорово помогал таким же карапузам, как он, лепить куличики. К маминому неудовольствию, однажды Веня подарил лопатку вместе с ведёрком соседской девочке. Пришлось Анне Аркадьевне идти в гости за стиральным порошком к родителям этой девочки и там между делом в шутку рассказать о событии в песочнице; а как ещё было вернуть игрушки? Этот инцидент стал предметом беседы родителей с маленьким Веней. Он смотрел своими огромными серыми глазами и делал вид, что всё понимает.

Папа, кстати сказать, администратор филармонии, начал сызмальства прививать сыну любовь к музыке, благо инструмент дома был, и не какой-нибудь, а «Бехштайн». В дальнейшем он рассчитывал учить на нём сына, а пока Вене дали десятиклавишное пианино «Кроха», на котором он и тренькал, раздражая маму, которая считала, что лучше бы сыну развивать моторику, разминая пластилин или глину, чем несносно молотить по дрянной игрушке. Мать Вени преподавала в школе изобразительную пластику.

Другое дело дедушка, он не занимался мелкими разбирательствами, не участвовал в дискуссии о моторике, его интересовали

сущностные вопросы, поэтому, как только Веня заговорил, Семён Яковлевич наряду с русским языком стал обучать его ивриту. Он много читал мальчику священные тексты из Торы, чтобы, по его словам «через слух закрепились в неокрепшем сознании древние божественные законы», – а осмыслит он их-де потом. Приходя с внуком в молитвенные дома и выслушивая неприятные вопросы, дедушка Семён заверял собравшихся в чистоте мальчугана, показывая справки из поликлиники с совпадением группы крови с родительской; дедушка действительно ходил в районную поликлинику к своему приятелю Николаю Наумовичу Купернику, где тот сделал анализ крови Вени (генетическую экспертизу тогда не проводили), группа оказалась первая, как и у родителей. Это, конечно, было сомнительным доказательством, но дед как-то успокоился.

Минул возраст яслей и детского сада, куда мальчик не ходил, наступила пора школы. Веня, умевший считать до ста, уже немного писать и читать, подкованный ивритом и знавший наизусть некоторые притчи Аггады, в форме первоклассника с нарядным ранцем за спиной пошёл на торжественную линейку.

Учёба давалась легко, фамилия Левин красовалась под улыбчивым портретом в вестибюле школы. Он, как все дети, любил неподдельно улыбаться и охотно позировал, когда его снимали для доски почёта. Под папиным руководством Веня легко обучался игре на пианино, и отец полушутя называл его вундеркиндом. Родители не могли нарадоваться на ребёнка, дедушка важно рассказывал про внука во дворе и в общине, всё шло отлично. Правда, пару раз случались казусы, на что Семёну Яковлевичу оставалось лишь удивляться.

Например, это было ещё в младших классах, мальчик спросил за ужином:

– А почему мы не считаем Иисуса Христа Мессией? Только лишь потому, что он принёс учение для всех, а не только для нас?

Мама вскрикнула:

– Не смей говорить такие глупости!

Веня очень испугался, ведь мать никогда не кричала на него и всегда была ласкова, а больше мамы он не любил никого, хотя дедушка и учил, что превыше всех надо любить Творца.

Аргументация дедушки на неуместный вопрос была более веской:

– Видишь ли, Беньямин, – так он называл Веню лишь в особых случаях, – если бы Иисус Христос был Мессией, он должен был тогда принести мир всем народам. Как сказано у пророка Исайи: «И перекуют все народы мечи свои на орала и колья свои на серпы; не поднимет меча народ на народ, и не будут больше учиться воевать. Молодой лев и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их». Разве это случилось? Разве мир не наполнен страданиями и войнами?

– Но разве это не от того, что люди не услышали Христа, а вместо этого распяли его?

– Слушай и не перебивай, что говорили мудрецы, толкователи этого события, то и есть истина. А то вздумал спорить с учителями! – Дедушка гневно посмотрел на родителей, которых тоже осуждал за несоблюдение галахических правил, особенно за нарушение субботы. – Кстати, а почему он по субботам ходит играть в этот хоккей?

Тут вмешалась бабушка Майя Борисовна:

– Если он не будет ходить в кружки, то это будет как-то подозрительно.

– Ах, мама, сейчас уже не то время, вы продолжаете жить в пятидесятых, – ответила Анна.

– Ну конечно, вы все тут такие молодые и умные! А на секундочку, весь дом на мне висит, и с Веней я сижу вместе с дедом, а вы с ним совсем не занимаетесь, всё по митингам бегаете, плевать вам на ребёнка! – Бабушка сильно разгорячилась, и, как у женщины полнокровной, у неё густо покраснело лицо.

Родители Вениамина действительно часто ходили на митинги в поддержку демократических перемен и даже лично были знакомы с Валерией Новодворской.

– Всё, хватит! Не хватало ещё, чтобы соседи милицию вызвали из-за ваших криков. Пойдём, включишь мне телевизор. – Дедушка встал и поманил пальцем Игоря. Семён Яковлевич презирал телевизор, не любил до него дотрагиваться, но иногда всё же смотрел.