Партизанская искра
Шрифт:
— В гости до нас пришли, Александра Ильинична, принимайте, — сообщил дед Григорий. Он был в приподнятом настроении.
— В гости? — переспросила Моргуненко, и такое хорошее чувство охватило её. Душевная тяжесть, с которой она пришла из жандармерии, спала. Она оглядела своих учеников, которых знала чуть ли не с колыбели. А они стояли перед ней с букетами в руках небольшой пестрой стайкой, различные по возрасту, ученики разных классов. Невзирая на запрет, они собрались здесь, в их мыслях не укладывалось, что можно в такой день сидеть дома. Им хотелось, чтобы что-то напоминало класс, где в чуткой тишине слышится голос учителя. Их глаза словно говорили: «Нас здесь
— Что же вы стоите? Садитесь! — спохватилась учительница, и ребятишки оживленно, но без шума и споров, стали рассаживаться. Мест не хватало, и каждый старался усесться поскромнее, бочком.
— Что, тесно? — забеспокоился дед Григорий. — Это мы сейчас поправим.
Григорий Свиридович вышел и тут же вернулся с двумя почерневшими досками. Он положил их концами на табуретки. Получились две длинные скамейки.
— Это еще не все, погодите, — проговорил он, подтаскивая стол к двери и покрывая его чистой скатертью. — А цветы давайте сюда. Для них у нас и вазы найдутся. — он принес два молочных кувшина с водой, опустил в них цветы и водрузил на столе.
— Вот теперь правильно, как в классе, — довольно улыбался он.
Все это так близко напоминало школьную обстановку, что дети невольно внутренне собрались, будто в самом деле приготовились слушать урок.
— Вы поговорите с ними, а я тут на одну минутку, по хозяйству, — полушопотом сказал он и удалился.
Александра Ильинична почувствовала смущение. Все это было так неожиданно и в то же время радостно, что не находились слова, чтобы хоть как-нибудь начать разговор. Она было хотела рассказать им о тех ужасных днях, которые пережила за две недели тяжелого пути до Днепра и обратно, но тут же раздумала. «Зачем отравлять детям настроение в такой день, им самим еще придется испытать много горя и мучений, пока здесь оккупанты».
Моргуненко решила просто побеседовать с ребятишками и предложила:
— Вы спрашивайте, что вас интересует, а я буду отвечать.
И первый вопрос, который она услышала, был о том, что, видимо, больше всего волновало школьников.
— Мы совсем не будем учиться?
— И школы у нас не будет?
— Нет, нельзя, чтобы дети не учились. Это временно.
Лица детей засветились надеждой. Они привыкли верить учителям, и слова, сказанные здесь, они также считали непреложными.
Беседа становилась все более непринужденной. Ребята засыпали учительницу вопросами. Она с готовностью отвечала, и в ней самой с каждой минутой крепла уверенность в том, что скоро они станут свободными, скоро откроется школа и все то мрачное, что окружает людей сейчас, рассеется.
Дети незаметно перешли на обыденные вопросы. В хате царили оживление и смех.
В самый разгар веселья вошел дед Григорий. В руках у него была большая глиняная миска, доверху наполненная кусками сот с тягучим янтарным медом.
— Раз пришли гости, надо угощать, как полагается, — весело заявил он, ставя миску на стол.
— Как же у вас сохранилось, Григорий Свиридович?
— Практика, — хитро подмигнул он. — Я ульи хворостом закидал. Пчелки находят свою хату, они умные. Кушайте, дорогие гости. Сегодня праздник ваш школьный, хоть учиться вам пока и не приходится. Но такое время настанет, детки, и все вернется.
Глава 11
ИМЕНИНЫ
Локотенент Траян Анушку проснулся сегодня рано.
— Петре! — позвал он писаря, жившего в передней.
Петре приоткрыл дверь.
— Доброе утро, домнул локотенент. С днем ангела вас!
— Спасибо. Открой эту маскировку и скажи, что за погода сегодня.
— Обыкновенная облачная погода, но я надеюсь, она не омрачит вашего ангела.
— И я надеюсь, Петре. Там на столе в бутылке цуйка. [3] Налей себе и выпей.
3
Сливовая румынская водка.
Петре налил.
— За ваше здоровье, домнул локотенент, и… за военную карьеру.
— Не увлекайся цуйкой, Петре, — снисходительно заметил шеф, видя, как Петре снова потянулся к бутылке, — не забудь, что у нас с тобой уйма дел сегодня. В первую очередь приведи в порядок мой корсет. Вчера лопнул по шву, черт его побери!
— Ему досталось вчера, после того, как вас этот старик угостил нюхательным табаком. Я боялся, что у вас от чиханья не только корсет лопнет, но и брю…
— Заткнись, Петре.
— Слушаюсь, домнул.
— Горячей воды, да поживее!
Анушку сел перед зеркалом и беспечно замурлыкал:
Бритвы, ланцеты, гребенки и щетки, Куда бы ни шел, при себе я держу…— Я побреюсь сам, а ты вызови мне срочно сельского старосту.
Намыливая щеки, Анушку стал думать, как лучше справить сегодня именины. Он заранее решил отпраздновать их с блеском и помпезностью, соответствующими его положению.
— Нужен я франту, тра-ля-ля-ля, Даме красотке, всем угожу я, Тра-ля-ля-ля!
— Черт возьми, — сказал он сам себе в зеркало, — и какой дурак утверждает, что война-скверная штука. Этот болван не знает войны.
Жандармскому офицеру Анушку нравилось сравнительно быстрое продвижение по советской территории за первые месяцы войны. Правда, его соотечественники несут большие потери в боях с Красной Армией, особенно тяжелы потери под Одессой, эти черти матросы дерутся, как львы. Но какая же война обходится без потерь? Все это в порядке вещей. Только вот его самолюбие офицера-боярина несколько страдает от того, что Румыния идет в пристяжке у немцев. Но и на это, в конце концов, можно смотреть философски. Цель похода — завоевание жизненного пространства, и какая разница, кто идет в пристяжке, а кто в корню. Долю свою Румыния получила, и довольно крупную. Давняя мечта генерала Аитонеску осуществилась. Заднестровские земли захвачены и теперь составляют часть Романия Маре. [4]
4
Великая Румыния (рум.).
— Транс-нистрия, — вслух проскандировал Анушку, — Транснистрия. Это что-то вроде румынской Индии. Неисчерпаемые богатства. Море, порт мирового значения. В самом деле, как подумаешь, кружится голова. Теперь только нужно подобрать ключ, как подойти к этому народу. Говорят, капризны русские, и что они, как сталь, чем больше их бьют, тем тверже становятся. Стало быть, зуботычиной многого не добьешься. Словом, жизнь сама покажет.
— Староста села явился, — доложил писарь Петре, оборвав размышления начальника.