Партизанский комиссар

Брайко Петр Евсеевич

– Ведь в этом селе, которое спряталось в лощине, обороняющиеся партизаны будут точно в траншее защищены от огня наступающего противника, - объяснил нам на совещании Руднев.
– И таким образом смогут подпускать атакующего противника, продвигающегося по открытой, сильно заснеженной местности, на предельно близкое расстояние. А значит, мы без труда будем уничтожать врага своим огнем, применив проверенную тактику партизан, тактику ближнего боя.

Мы поверили его словам, зная по опыту: дорого, очень дорого ценил комиссар своих бойцов и по-отечески думал о том, как по возможности уберечь каждого от вражеской пули.

Именно

поэтому Руднев и Ковпак, сами не раз водившие бойцов в контратаки еще в годы гражданской войны, теперь, когда почти все ковпаковцы были вооружены в основном автоматическим оружием, решительно отказались от контратак, считая их самоубийством.

– Обороняющиеся партизаны, имеющие автоматы и пулеметы, успешнее отразят своим огнем любую атаку противника, не выходя из укрытия! неоднократно подчеркивал Руднев.
– В предстоящем бою гитлеровцы, обученные воевать строго по уставу и буквально вызубрившие, что такое "преобладающие позиции", обязательно клюнут на нашу приманку и начнут наступать по открытой местности.

Именно поэтому и было выбрано для успешного оборонительного боя это самое, спрятанное в лощине село Веселое, открытые подступы к которому казались на первый взгляд весьма удобными для наступления.

Только с севера, а точнее со стороны хутора Байдарова, прилепившегося к селу как бородавка, подступал носком сапога лес, тянувшийся вплоть до самого Шалыгина, из которого как раз и собрались наступать гитлеровские войска.

По лесу противник, разумеется, мог подойти скрытно к Веселому и внезапно его атаковать. Однако это не пугало Ковпака и Руднева. Во-первых, им было хорошо известно, что в лесу нет ни одной, даже самой плохонькой дороги, а по глубокому снегу далеко не уйдешь. Во-вторых, партизаны уже знали, что фашисты вообще боятся леса, как черт ладана, и ни за что туда не сунутся, опасаясь охватов и ударов с тыла. Наступления мы ждали только по открытой местности. Это было уже проверено не однажды, как и накануне в Дубовичах. Наконец, в-третьих, лес этот Ковпак и Руднев решили использовать в своих интересах. По их замыслу он должен был сыграть решающую роль в разгроме противника.

По данным партизанской разведки, показаниям пленных и захваченным документам, Ковпаку и Рудневу уже было известно, что гитлеровское командование бросило на уничтожение нашего соединения, насчитывавшего к тому времени всего около 500 бойцов, не только 105-ю венгерскую дивизию и 200-ю венгерскую бригаду, но еще и несколько рот немецкой жандармерии, а также местную полицию, собрав ее из пяти районов Сумской области (всего около 700 полицаев). В общем по тогдашним партизанским масштабам то была огромная силища - раз в пятнадцать больше, чем у ковпаковцев, блокированных в селе Веселое.

Из сведений о сосредоточении противника становилось понятно, что фашисты готовятся атаковать партизан сразу с четырех сторон. Но главный удар, видать по всему, они собирались наносить с северо-востока, со стороны райцентра Шалыгино: туда стягивались основные войска. Ведь именно от Шалыгино до самого Веселого и простиралась открытая местность, наиболее благоприятная для классической, то есть стандартной атаки, чего не могли не видеть гитлеровские офицеры и сам генерал Блауман, возглавлявший эту карательную операцию.

Учитывая, что противник вероятнее всего начнет действовать именно так, Ковпак и Руднев приняли решение: четырьмя отрядами

занять в селе прочную круговую оборону, а пятый, Конотопский отряд еще с ночи выдвинуть в засаду к хутору Байдарову в лес-сапожок, около которого как раз и проходила та единственная дорога, по которой могли наступать гитлеровцы.

Утром 27 февраля, отдавая устный боевой приказ на оборону, Ковпак так определил задачу Кочемазову и Канавцу:

– Конотопцам выйти до наступления рассвета в лес, что севернее хутора Байдарова. Затаиться там, и когда нам тут в селе будэ дуже жарко, ударить фашистам в спину!..

А Руднев, оживленно потирая руки, добавил:

– И запомните, товарищи: от вас, от того, насколько точно вы сумеете выбрать момент для внезапного удара по врагу, будет зависеть исход всего боя. Словом, считайте, что мы вверяем в ваши руки судьбу всего соединения!..

Вернувшись из штаба, Кочемазов с Канавцем вызвали нас, командиров взводов, и после самых лаконичных пояснений приказали готовиться к выполнению боевой задачи.

К этому времени в моем подчинении было уже более тридцати бойцов с тремя ручными пулеметами Дегтярева и 82-миллиметровый миномет с семью минами.

Готовились мы к предстоящей, пока еще не ясной нам операции до позднего вечера. Проверяли сани, упряжь, снаряжение, оружие, особенно пулеметы. Хоть зима была уже на исходе - последний день февраля, - но мороз не сдавался: держался в пределах тридцати градусов. И чтобы избежать непредвиденных "отказов" и "задержек", мы решили все оружие протереть насухо: в такой морозище смазка, загустев, иногда подводила. Запаслись мы и едой. Подобрали одежду потеплее, валенки. Ведь нам предстояло чуть ли не сутки находиться на морозе в лесу, где и костер нельзя развести, чтоб не выдать своего присутствия.

И, видимо, догадываясь, что нас ждет нелегкая задача, хозяева, у которых мы жили, сами предлагали партизанам валенки, шерстяные носки и даже кожухи.

Отдохнув несколько часов, после полуночи наш отряд, состоявший тогда из двух взводов (будущих рот), разместился на десяти санях-розвальнях и двинулся через все село в путь, судя по звездам, на север. О том, куда именно мы едем и что конкретно должны делать, командир и комиссар пока не сказали ни слова.

В темном безоблачном небе ярко сверкали звезды. И хотя было полное безветрие, все мы сразу почувствовали, как щеки и уши начал пощипывать мороз. Топот конских копыт и скрип полозьев по накатанной санями дороге казались такими громкими, будто по улице двигалась огромная колонна.

Но вот дорога кончилась, и скрип полозьев затих. Мы ехали уже по снежной целине, слышались только слабый шорох да частое дыхание лошадей.

Впереди была уже различима черная стена леса. Потом эта стена будто растворилась, и мы въехали на просеку. По обеим сторонам ее замелькали, как часовые, темные стволы деревьев.

Вскоре колонна остановилась.

– Ну вот, братцы, мы и приехали!
– объявил Кочемазов, подходя вместе с комиссаром отряда Канавцем к нашим саням.

Кочемазов был небольшого роста, худощавый, одетый в обычное гражданское пальто. Только шапка-кубанка да трофейный двенадцатикратный бинокль на груди говорили о том, что это - командир. Комиссар наш, Федор Ермолаевич - крупный, в буденновском шлеме, в длинной армейской шинели и толстых валенках казался по сравнению с командиром гранитной глыбой.