Партизанский комиссар
Шрифт:
Группы Павловского и Войцеховича, своевременно обнаружив противника, обстреляли походные заставы обоих вражеских батальонов, а сами скрытно отошли в Веселое. Фашисты же приняли в предрассветной темноте друг друга за партизан, так как только что слышали очереди советских автоматов. Завязав встречный бой, вели его до самого утра, пока не увидели, что обе стороны старательно лупят своих. Потери их были столь значительны, что на ковпаковцев эти два батальона уже наступать не могли...
Между тем мороз стал еще злее. К рассвету он так впивался своими жгучими иглами в носы, щеки, пальцы, что мы вынуждены
Сам же я обошелся почти без помощи: хозяйка, у которой мы остановились, дала только старый шерстяной платок - его я разрезал на портянки. А сапоги были у меня еще крепкие, яловые. Шапка - тоже надежная, с отворачивающимся меховым околышем, прикрывающим уши и даже щеки. Хорошо, что пробираясь из окружения к линии фронта, я в декабре сорок первого года успел заскочить в свою деревню Митченки, на Черниговщине, и мать уговорила меня надеть теплые вещи старшего брата, Павла, тоже воевавшего сейчас где-то. Его черные, не однажды стиранные ватные брюки и овчинный полушубок, крытый темно-серой прочной бумажной тканью, называемой "чертовой кожей", сослужили мне бесценную службу. В этой одежде было тепло, будто старший брат грел меня своим большим сильным телом. Тогда же я сшил себе и овчинные рукавицы. Как все это теперь пригодилось!..
Когда совсем рассвело, Кочемазов, Канавец, начштаба Абрамов повели командиров взводов на опушку леса.
– Пока фрицы не начали наступать, - пояснил Кочемазов на ходу, - надо провести рекогносцировку и подумать, как будем действовать.
Лес, в котором мы провели ночь, был смешанный, весь кудрявый от инея и совсем не зловещий, как мерещилось в темноте. Густой сосновый подлесок позволял незаметно передвигаться и вести наблюдение.
Когда за опушкой открылось обширное снежное поле, наш командир сказал:
– Итак, мы находимся на южной кромке леса, который двумя узкими, всего около километра шириной, неровными штанинами тянется отсюда на север...
– Не поворачиваясь, он показал рукой назад.
– Туда, аж до Чернево и Шалыгино... Впереди, справа, метрах в пятистах отсюда расположено село Веселое, - там, где видны дымки из труб. По дороге со стороны Шалыгино, как раз вдоль опушки, на которой мы находимся, должны сегодня наступать главные силы фашистов!
Он требовательно посмотрел на нас своими быстрыми, черными, чуть прищуренными глазами, как бы стараясь определить, все ли мы поняли. Затем стал развивать свою мысль дальше.
– Вот командование и приказало нашему отряду нанести внезапный удар по противнику. Разгромить эти главные силы. Ясно?
– Конечно, ясно!
– бодро ответил сразу за всех начальник штаба Сергей Абрамов.
– А мне вот совсем неясно, - неожиданно переходя на веселый тон, улыбнулся капитан Кочемазов.
– Потому что нам приказано не просто ударить по фашистам с тыла, а выбрать момент, когда и нашим, в Веселом, и атакующим гитлеровцам будет особенно туго. Понятно?
– Что тут непонятного?
– снова ответил Абрамов.
– Тогда у меня к тебе вопрос: как мы, сидя здесь в лесу,
– допытывался командир у своего начальника штаба.
– Очень просто, - уверенно пояснил Абрамов.
– Отсюда нам будет все видно еще лучше, чем самому Ковпаку!..
– А что на это ответит второй лейтенант?
– быстро спросил Кочемазов, глядя на меня.
– То же, что и первый, - ответил я.
– Хватит тебе экзаменовать хлопцев!
– не выдержал комиссар.
– Воны грамотнее нас з тобой! Нэ даром их там два года учили.
"Там" означало в военном училище. Командование отряда верило в нас, кадровых командиров. Но именно здесь я впервые понял, что Кочемазов и Канавец - не такие уж простачки в военном деле, как могло показаться на первый взгляд.
Словом, за час мы не только изучили как следует местность, уяснили обстановку и поняли свои задачи в предстоящем бою, но и решили, как будем действовать, где выгоднее всего занять позиции взводам и всем нашим огневым средствам.
– Но запомните, братцы!..
– Кочемазов часто вместо "товарищи" говорил это слово - "братцы".
– На первом этапе главное для нас - ни в коем случае не обнаружить себя. Только от этого зависит наш успех!.. Строго разъясните это своим бойцам. Мы должны видеть все, что будет делать противник, не вызывая у него никаких подозрений. Ясно?
– Ясно, товарищ капитан!
– почти в один голос ответили мы.
– Прекрасно! Командиры взводов, ведите сюда бойцов. Пора занять им огневые позиции...
Часам к восьми мы уже заняли оборону по южной опушке леса, расставили где надо свои "глаза и уши", разъяснив всем предстоящую боевую задачу. Бойцы тщательно замаскировались. Отовсюду велось непрерывное наблюдение.
Ровно в девять со стороны Шалыгино донеслись редкие глухие орудийные выстрелы, и следом начали рваться снаряды, всего метрах в восьмистах от нас.
– Ну вот, - тяжело выдохнул Кочемазов.
– Фашисты начали артподготовку.
Поправив на плече карабин, он поспешил на опушку леса. Мы последовали за ним.
Гитлеровцы открыли огонь всего из четырех 75-миллиметровых орудий. Стреляли как-то вяло, с большими, чуть ли не минутными интервалами, будто раздумывая: продолжать огонь или прекратить?
Сначала мы решили, что каратели ведут пристрелку, а потом, через несколько минут, начнут засыпать село снарядами. Но противник продолжал вести огонь в том же темпе.
Понаблюдав минуту-другую, мы поняли: село так укрыто в лощине, что каратели ниоткуда не могут видеть, где ложатся их снаряды. Противник вел артогонь не прицельно, по площади, и, может быть, именно поэтому вражеские артиллеристы стреляли без усердия.
"Не зря, значит, Ковпак и Руднев выбрали эту деревню для обороны. Они оказались намного умней гитлеровских генералов!" - думал я, наблюдая за разрывами.
Через полчаса артобстрел прекратился.
Но вскоре с противоположной, юго-западной окраины села донесся сухой треск вражеских пулеметов. Заработали и партизанские, более зычные "дегтяри". Сначала эта трескотня слышалась справа, приближаясь к нам. Затем, спустя четверть часа - уже слева и где-то дальше.