Партизаны Е.И.В.
Шрифт:
Правда она не помешала капитан-лейтенанту Зубкову повесить двух выловленных из воды офицеров - списки участников нападения на Санкт-Петербург хранились у каждого командира корабля, и срок давности для подобных преступлений не предусмотрен. Если бы не убежали, а сразу сдались в плен семь лет назад, то по приговору суда получили бы всего лишь каторжные работы. Сами виноваты... отягчающие обстоятельства, так сказать.
И мечты о подвиге, которым так необходимо похвастаться перед Дашкой Нечихаевой, исчезли. Что в этом подвиге? Удачливость. Помноженная на труд многих, волею
Или вот сейчас... Подожжённые метким выстрелом английские корабли принесут по меньшей мере "Красную Звезду", но был бы этот выстрел без кочегаров и механиков? Конечно, шлюп утопили, когда под парусами шли, но в них ли дело?
– Абрам Соломонович, когда господин капитан-лейтенант планирует быть у берегов Франции?
– Нагулялся, казак Романов?
– усмехнулся в бороду старший урядник.
– Мы уже повернули к югу.
Глава 22
Бумс! Любимый стилет майора Толстого воткнулся в искусно сделанное деревянное чучело там, где у человека должна находиться печень. Бумс... серебряная вилка из столового прибора вошла точно в нарисованный голубой краской глаз. Фёдор Иванович изволил пребывать в меланхолии, и пытался развеять её упражнениями. Получалось плохо. В том смысле, что разнообразные острые предметы попадали в цель прекрасно, но меланхолия не развеивалась. Уж и вином пробовал прогонять - не уходит проклятая, и всё тут.
– Друг мой Теодор, ты напрасно грустишь!
– капитан Лопухин, деливший каюту с командиром батальона, настроением своим являл полную противоположность. Благодушие сквозило в каждом его жесте, и хотелось верить, что не бутылка коньяку в руке стала тому причиной.
– Ничего с твоим Ванькой не случится! Мы пока повоюем немного, а он как раз к нашему возвращению ходить научится.
– Болван бесчувственный.
Командир батальона напрасно упрекал своего начальника штаба - Лопухин не меньше его переживал за здоровье сестры и недавно родившегося племянника. Но так уж получилось, что им обоим не выпало оказии побывать в Петербурге с самого начала войны, и даже крестины прошли в отсутствие отца и единственного дяди, в честь которого и назвали младенца.
– Нет, друг мой Теодор, так не пойдёт! От твоей кислой рожи даже коньяк может превратиться в уксус.
– Он не может, он коньяк. А кое-кто пусть проваливает к чёрту.
Дурное настроение не позволяло Фёдору Ивановичу реагировать на шутки адекватно. Да пошли все в преисподнюю со своим коньяком! И с уксусом! Тут трагедия, можно сказать, а он кривляется, свинья...
– Как ты меня назвал?
Толстой вздрогнул и покачал головой - иногда способности Ивана Лопухина читать мысли просто пугали...
– Я что-то говорил вслух?
– Нет, кто-то слишком громко думал!
– капитан рассмеялся.
–
– Фи, какое вульгарное слово - морда, - двузубая вилка для фруктов воткнулась манекену под кадык.
– Не нравится моя, сходи, посмотри на французские, они одухотворённее будут.
– Ну их к лешему, насмотрелся уже.
– Это через прицел, а ты вживую посмотри.
– По новым правилам русского языка существительное "француз" не сочетается с прилагательным "живой".
– Да? Значит, мы разговариваем на тунгусском...
– Ладно, уговорил, сейчас посмотрю.
На кораблях неспешно пробирающейся к Балтийским проливам флотилии, Красная Гвардия исполняла непривычную для неё роль тюремщиков. По уму, так нужно было отправить бойцов госбезопасности, но кто-то очень экономный решил, что раз дивизия Тучкова всё равно перебрасывается во Францию, то не произойдёт ничего страшного, если красногвардейцы в пути покараулят вынужденных союзников. Не смешно ли? Недавно лупили их в хвост и в гриву, а сегодня союзники... Но оружие под замком, и строгая дисциплина не предусматривает иных наказаний, кроме исключения из рядов действующей армии с предписанием немедленно покинуть корабль. То, что берегов не видно и в воде до сих пор плавают льдины, никого не волнует.
Кстати, кто издевательски обозвал эти лохани кораблями? Набранные по всему Балтийскому морю торговые и рыболовецкие суда даже в лучшие свои годы не претендовали на высокое звание кораблей, а сейчас, забитые под завязку солдатами в драных разноцветных мундирах, тем более. А тут ещё предписание кормить французов по нормам русской армии... На обилии жирной пищи изголодавшиеся организмы союзников отреагировали естественным образом. И теперь старая шведская шхуна смердела до невозможности. К ней не рисковали приближаться даже наглые чайки.
От запахов спасались всевозможными способами - большинство красногвардейцев курили трубки, некоторые вымачивали одежду в душистой кёльнской воде, а капитан Лопухин выбрал коньяк. Оный, по уверениям Ивана Михайловича, хоть и не перебивал перемешавшуюся с "ароматом" тухлой рыбы вонь, но позволял относиться к этому философически. Впрочем, такое отношение не мешало искренне ненавидеть Наполеона, с удобствами разместившегося на флагмане. Там, говорят, даже гальюн есть настоящий, а не те две жёрдочки в три ряда для вывешивания задницы за борт. При хорошей волне - определённая проблема...
Бонапартий - сука! Это из-за него красногвардейскому капитану, равному по чину полковнику прежней гвардии, приходится терпеть неудобства. Основное из них - невозможность в будущем рассказать дамам о подробностях этого, несомненно легендарного, похода. Тяготы и лишения военной службы бываю разные: одно дело - спать на снегу в зимнем лесу и питаться сухарями, сидеть сутками в засаде и отбиваться от превосходящих сил противника... оно почётно. Даже о жареных на костре лягушках можно поведать под восторженный блеск женских глаз, но не о французском поносе.