Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
Братья продолжали переругиваться, но уже беззлобно, лишь по появившейся после визита Квотриуса в столь неподходящее время в комнату Гарри привычке. Сами же они внимательно смотрели под ноги, спускаясь по крутой лестнице со второго этажа, из комнаты Гарри. Северус наложил на двери Следящие чары… на всякий случай и закрыл её одним лишь пассом без волшебной палочки, что снова осталась лежать в опочивальне Квотриуса. Ведь Снейп покинул её так быстро!
У Северуса с сегодняшнего утра, когда он обезболил себя, не прибегая к волшебной палочке, получались таким же способом все заклинания. Ведь и Гарри-то связал он магическими путами, чтобы обездвижить
… Верно, под действием невероятных, неизвестно, от кого узнанных Адрианой ласк и тройного, как минимум, Imperio, побуждаемого на поятие супруги, в Снейпе взыграла арабская и турецкая кровь матерей - иностранок многих предыдущих поколений графов Снейп, тех, кто любил дев погорячее.
… - Не уходи, братец, сейчас будем мы пить, передавая чашу от губ к губам. Иначе не смогу возжелать я тебя, кроме, как поцелуями твоими будучи осыпанным.
Не то соитие наше любовное в насилие обратится. Но не хочешь ты оного, не правда ли, о Квотриус, птица моя, сладко поющая?
– Заставляешь ты меня бороться с желанием сильным курять, не то соскучился я уже по сигаретумам. Забыться хочу.
Нет желания у меня пить с тобою, о перемечивый в сердце своём Северус. Сейчас пойду и принесу твою волшебную палочку, не выбрасывать же «костыль» сей. Кто знает, может, она ещё сослужит тебе добрую службу.
– Да не палочка мне нужна сейчас, но ты, о Квотриус, центр мира моего!
– Не называй меня так боле никогда, ибо центр мира твоего раздвоился. Таково суть не может быть. Это противоречит законам Астрологии и Астрономии. Ведаю я немного о науках сих, ибо есть в библиотеке свитки, наукам о звёздах и планидах посвящённые. Я же, чтение возлюбив, прочёл всё, что есть в книжном хранилище дома твоего, о Господин мой и брат неверный. Ведаю я, что все созвездия кружатся вокруг единственного центра мира, полюс называемого. Двух же полюсов быть не может. Вселенная не попустит надругательства такового над законами бытия её. Ты же, о ветер злой, пронизывающий, зимний, нарушил слово, данное мне одно…
– Не давал я тебе слова чести графа Снейп любить тебя одного во время всё моего пребывания… здесь, - с неведомо, откуда взявшейся злостью, отрезал Северус.
Но потом снова решил пойти на мировую и сделал Квотриусу предложеньице, от которой нельзя отказатися, как от предложения Господина дома свободному домочадцу. Выпить винца и отправлятися в постельку, на мягкое ложе Квотриуса под стеной с Морфеусом, Сном Обымающего. Да завалиться и поспать, а то после бессонной ночи Северус, истекающий кровью, успел лишь прикорнуть от слабости, а толком и не спал. Выспавшись же, начать любить друг друга.
И Квотриус вынужден был согласиться с решением не просто брата, но высокорожденного патриция и Господина своего.
И начали они пить сладкое вино. Истомившийся Квотриус, к тому же упившийся вина, задрал тунику на себе и брате, и принялись они, не хуже обычных ромеев, устроивших здесь некоторое время назад оргию с рабынями, на глазах у рабов ласкать друг друга безудержно. Ведь едва рабы успели убрать второй, мешающий нормально вкушать пищу, стол. И столь необычайными
И овладел Северус названным братом своим к удивлению того, вскоре сменившееся на прельщение и страсть великую. И пригоже было им двигаться согласно, ибо и Квотриус не замер на месте, но сам подавался и насаживался на пенис прекрасный брата своего, единственного возлюбленного за всю жизнь. И смеялся он громко и заливисто, так - впервые, от ласк Северуса. И смеялся сам Северус от радости владения телом, и душой, и сердцем, и помыслами, и смехом этим Квотриуса возлюбленного, от радости и счастья любовного соития.
И заглянул столоначальник Выфху в трапезную узнать, отчего произошёл смех столь заливистый, и увидел сводных братьев.
Господин Квотриус лежал на спине, положив Господину Северусу ноги на хрупкие плечи и вывернувшись межиножием свои бесстыдно, подставив срачицу свою ко пенису брата высокорожденного, сводного. Оба двигались преяро в такт движениям Господина Северуса и… смеялись при этом, словно бы рассказывали шуточные басни. Прямо-таки заходились от смеха. Но ничего смешного, кроме, наконец, увиденного интересовавшимся кастратом Выфху… как мужчины полюбляют друга друга, он не узрел. Значит, в срачицу засовывают пенис, а рукой мастурбируют оставшийся незанятым пенис второго мужеложца. Теперича всё ясно.
Он вновь, незаметно для себя, смутился и вышел столь же тихо и неприметно, как и вошёл.
– О, мой Квотриус, как же люблю я тебя!
– воскликнул в перерыве между приступами смеха Северус.
– Как страдал я в день сей, что злая жена моя… Жена… Моя… Улыбну…
И Северус вновь залился уже не смехом, а полу-истерическим хохотом, от которого выступили у него на прекрасных глазах слёзы. Движения его стали рваными.
Квотриус услышал странный смех брата и соскользнул, неудовлетворённый, с его пениса, заботливо, словно бы не было инцидента с Гарольдусом, спросив:
– Да что с тобою сегодня, Северус мой ясноглазый, цветом лика своего отражающий вечно свет Селены нежной?
И Северус залился хохотом так, что слёзами покрылись щёки его, а он всё продолжал хохотать, как безумный, иногда выговаривая отрывки слов:
– Адриа… Жена… Супру… Дери её Морд… Гарри… Сколько же новых любо… И всё в день еди… Достался я в один и тот же день… Ой, не могу… боль… сме… Лопну же… Квотри… милый… Помоги!
Квотриус надавал звонких, как весенняя капель, пощёчин возлюбленному брату, с которым, очевидно, произошло несчастье - не выдержал он событий предыдущих дня и ночи, так же, как и дня сего, столь рваного, как туника раба у дурного Господина.
День сей был весь в прорехах из попойки и поцелуя с Гарольдусом; их ласк, прервавшихся из-за проклятия Адрианы; пира с оргией, на которую брат глазел, не отрываясь; единственного спокойного времени воскурения, вновь грубо прервавшегося неслышным Квотриусу зовом несносного Гарольдуса; его с Северусом ссорой; и, наконец, этим «смехотворным» соитием, не приведшим ни к чему, кроме истерики возлюбленого, да какой сильной…
А презренному гостю Северуса, оказывается, мало было выпросить прилюдный поцелуй, но понадобилось зачем-то убиваться об стену вместо того, чтобы по ромейскому обычаю, не шумя, сильно отворить себе вены. Но не знал Гарри ромейских обычаев да и не был он на самом деле высокорожденным патрицием, чтобы поступить именно так, а не иначе.