Партизаны в Бихаче
Шрифт:
— Воздух! В укрытия!
13
Серый ноябрьский день тихо угасал над просторной Бихачской котловиной. По мере того как меркнул дневной свет, город, рассыпанный в долине, все сильнее манил своими бесчисленными огнями. Бихач был спокоен и безмятежен, судя по всему, в нем никто не подозревал о том, что восемь партизанских бригад уже замкнули вокруг города стальное кольцо и теперь лишь ждали сигнала, чтобы открыть ураганный огонь по врагу.
На направлении главного удара, на
Работники штаба Косты внимательно оглядывают с холма ярко освещенный Бихач и удивляются:
— Огни в городе горят вовсю, видать, противник совершенно уверен в своей полной безопасности.
— Как же они не заметили ничего подозрительного, когда вон сколько народу к городу подошло? Неужели из окрестных сел никто не побежал в город и не сообщил о нашем приближении?
— Никто не побежал, потому что весь народ с нами, предателей у нас нет. Вы же сами видели толпы женщин с распущенными волосами.
В неглубокой низине невдалеке от штаба собралась довольно большая группа партизанских командиров. Тут же торчим и мы, двое партизанских поэтов: Скендер Куленович и я — Бранко Чопич. Мы стараемся держаться поближе к командиру Роце, у которого просторный карман шинели оттопыривает объемистая фляжка с ракией. Время от времени один из нас начинает напевать:
Роца, не зевай, фляжку доставай!— По всему видать, что вы у Лияна школу прошли.
Через некоторое время кто-нибудь из нас снова подает голос:
У Роды душа нараспашку, Сейчас он нам даст свою фляжку.Наконец Роца пытается, воспользовавшись темнотой, скрыться от нас в кустах, но и там его настигает такая благозвучная песенка:
Эй ты, Роца, вылезай, С нами в прятки не играй, Лучше фляжку доставай!Каждый раз мы свое обращение к Роце увеличивали по крайней мере на одну строку, доказывая таким образом, что его ракия для нас — настоящий источник поэтического вдохновения.
Метрах в двадцати от нашей низины на небольшом пригорке были установлены две тяжелые гаубицы, которые должны были своими выстрелами дать сигнал к штурму Бихача. Мы со Скендером совсем забыли про них, но как раз когда в очередной раз добрались до Роциной фляжки и стали спорить, кому первому сделать глоток, эти орудия так страшно загрохотали, что, бросив фляжку, мы пластом растянулись на земле.
— Из пушек по нам бьют, попали как кур в ощип!
Мы снова вскочили на ноги, в
— Ха-ха-ха, что, наверное, сейчас бы отдали все на свете за паршивую мышиную нору, чтобы только укрыться! Во как перепугались своих же собственных орудий!
— Ну д-да, к-как будто м-мы н-не знаем, что это на-наши собственные гаубицы! — нервно стуча зубами, промямлил я.
— Конечно, знаем! — с важным видом подтвердил Скендер и, гордо выпятив грудь, храбро уселся на земле.
В эту минуту он, высокий и усатый, с отвагой во взоре, казался самим Хасан-пашой, древним покорителем Бихача. Я подобрал оброненную фляжку и, склонившись в низком поклоне, протянул ему:
— Благородный паша, не примешь ли из рук твоего покорного слуги Ибрагима сей напиток, великолепно помогающий от заячьей лихорадки и медвежьей болезни?
— Сейчас вот как трахну своей палицей, узнаешь у меня тогда медвежью болезнь! — грозно закричал Скендер и замахнулся на меня своей зеленой сумкой, в которой всегда носил рукописи. Я знал, что у него там есть кроме всего прочего и два-три стихотворения о нашем друге пулеметчике Йове Станивуке и что сумка должна быть довольно увесистой, и не на шутку испугался.
— Ну вот, чем только моя мама Соя не тузила меня по спине и чуть пониже: и угольными щипцами, и поварешкой, и уздечкой, и мешалкой для теста, и скалкой, и колом из плетня, и простой дубиной, и бычьей жилой, и собачьей цепью, и шестом, которым сливы с дерева трясут, и солдатским ремнем, и… — Не знаю, сколько бы я еще перечислял, если бы Скендер не перебил меня:
— Сразу видно, что у тебя мудрая мать. Испробовала на твоем хребте все орудия и инструменты домашнего хозяйства, чтобы воспитать из тебя хорошего хозяина.
— Не хватало только твоих пулеметных стихов в сумке, чтобы я стал настоящим хозяином и защитником нашего общего большого дома — Югославии, — ответил я.
— Смейся, смейся, рыжая грмечская лисица, а все-таки, даже если ты и погибнешь сегодня, Станивук в моих стихах будет по-прежнему строчить из пулемета и храбро биться, не в пример таким героям, как ты.
Ничего не скажешь, здорово он меня отшил. Давно известно: даже если герой и погибнет, песня о нем останется. Ее не убьешь, не расстреляешь, она будет лететь и лететь по земле.
Мои рассуждения прервал новый залп наших орудий. Я снова вздрогнул, но уже в следующую секунду с радостным криком выскочил из укрытия. Далеко внизу под нами лежал в долине Бихач, сияя тысячами электрических огней. Вдруг все они сразу же погасли, и город погрузился в густую темноту, которая поглотила весь Бихач без остатка.
— Ага, они только теперь выключили ток! — весело сказал командир Коста, стоявший невдалеке от нас на небольшом возвышении. — Им и не снилось, что мы можем на них напасть. Нам удалось застать врага врасплох, а это уже первый шаг к победе.