Партизаны в Бихаче
Шрифт:
— Ну вы-то тоже с Козары не отступили, товарищ Злоеутро. Почти все погибли, защищая свои деревни и села, — заметил я.
У связного сузились глаза и блеснули злым блеском, словно он опять оказался лицом к лицу с цепью вражеских солдат.
— Да, многие тогда погибли, гитлеровцы тремя цепями прочесали Козару, как железным гребнем, а потом… откуда ни возьмись, словно из-под земли, на поле боя появилась новая бригада — Пятая краинская…
— И тогда Скендер в одну ночь написал свою «Стоянку» и прочитал
Злоеутро улыбнулся уголками губ и с гордостью посмотрел на Скендера, который, нахмурившись, глядел на столбы дыма, висевшие над Бихачем, словно вновь переживая ту тяжелую и вдохновенную ночь на Козаре.
— А вот ты знаешь, товарищ Злоеутро, отчего это наш Скендер так нахмурился, будто черная туча? Ага, не знаешь? Наконец-то нашлось что-то такое, чего и ты не знаешь, всезнайка ты этакий!
— Ну кто же угадает, о чем там поэты думают.
— Думает наш Скендер, как-то там, внизу, в Бихаче, его любимчик Йово Станивук поживает. А может, и стихи какие-нибудь про него сочиняет.
— Что делает этот красавчик Йово? — встрепенулся Злоеутро. — Об этом вы меня лучше спросите. Когда кругом затишье, он знай себе стреляет своими зелеными глазищами за разными там Борками да Цуями и письма любовные им строчит…
— А сейчас, когда пулеметы горячим свинцом плюются?
— Известное дело, состязается в бою с ворчуном Николетиной Бурсачем. Один другому не уступит. У вас под Грмечем тоже есть молодцы что надо! Не говоря уж про сорвиголов из Петроваца и Дрвара. Ты, наверное, слыхал про пулеметчика Муконю, того, что ушел с пролетарским батальоном?
— Слыхал, как не слыхать. А ты слышал про нашего Черного Гаврилу? Он тоже сейчас в городе состязается в храбрости с Йовой и Николетиной. С ним врагам небось не так-то легко будет справиться.
К моему великому удивлению, Злоеутро убежденно мотнул головой:
— Гаврило ни с кем не состязается.
— Это почему же?
— Гаврило — это словно кусок горы, отвалившийся от Грмеча. Он как пошел ломать и крушить фашистов, так больше и не оглядывается, кто у него слева, кто справа, видит только врага перед собой и прет напролом.
— Это ты хорошо сказал, Злоеутро. Ты так здорово все подмечаешь, будто две пары глаз имеешь, а не одну, как все.
— А что ж ты думаешь, я ведь с Козары, дорогой ты наш поэт.
18
Только мы расстались со связным и направились по улице, ведущей к мосту, как услышали из-за угла одного дома веселый окрик:
— Эй, поэты, сюда!
Это был повар Лиян собственной персоной. Рядом с ним, подобно цапле, вышагивал непомерно длинными ногами какой-то верзила с сумкой через плечо.
Словно
— Что это за цапля шагает рядом с Лияном? Ноги-то, наверное, по меньшей мере трехметровые.
«Гм, действительно цапля, — думаю я про себя, — однако насчет ног Скендер все-таки немного переборщил».
Мы крепко обнялись с Лияном, словно бог знает сколько не виделись, а когда тряхнули руку и его спутнику-цапле, у того в сумке что-то тихонько зазвенело, и мне почему-то представились праздничное утро, разукрашенные лентами кони, удалая, стремительная скачка.
— Что это у тебя в сумке звенит, приятель?
— Бубенчики, братцы, бубенчики, — трубным голосом ответил дядя-цапля и как-то сразу весь размяк, словно присел, стал наполовину меньше, точно восковая свеча на жару.
— А зачем же тебе бубенчики? — удивился Скендер.
— Как зачем, милок?! — расплылся в улыбке верзила. — Наши берут Бихач, свобода, можно сказать, на пороге, а мои кони чтоб бежали без бубенчиков, как на похоронах? Где же это видано? Верно я говорю, товарищ начальник? — обратился он к Лияну.
— Некогда нам тут пустые разговоры с поэтами разводить, — ответил Лиян. — Давай-ка лучше заглянем вот в этот дом, отсюда, по-моему, сегодня утром по нас сильно палили.
Войдя в дом, они оказались в просторном помещении, которое, вероятно, служило временной солдатской казармой. На полу валялась солома и смятые грубые одеяла, а в углу стояла широкая деревянная кровать.
— Ага, вон один башмак под кроватью! — закричал Лиянов спутник и полез его доставать.
— А вот и второй! — подхватил Лиян и обеими руками потащил находку к себе.
— Я их первый увидел, они мои! — закричал верзила.
— Еще чего! — возмутился Лиян. — Это солдатские башмаки, а ты ведь штатский.
Тянут они, тянут каждый свой башмак, и вдруг из-под кровати вслед за башмаками показываются штанины солдатских брюк, за ними гимнастерка того же защитного цвета и, наконец, голова в фуражке.
— Да это же целый солдат, домобран Павелича! — воскликнул Лиян. — Может быть, даже живой.
— Скорее мертвый, чем живой! — раздался из-под домобранской фуражки испуганный голос.
— Ты что здесь делаешь? — строго опросил Лиян.
— Прячусь, кум, разве сам не видишь?
— От нашей армии, выходит, прячешься? — еще строже спрашивает Лиян.
— От своей армии, братцы, — ответил домобран. — Заставляют против вас воевать, а мне это совсем не по нутру.
— Черт возьми, раз он за нас, тогда мы не имеем права с него башмаки снимать, — вздохнул Лиян. — Никуда не денешься, придется мне ему подарить этот левый башмак, который я под кроватью нашел.
— Так и быть, я свой правый тоже отдам, — великодушно согласился человек-цапля.