Партизаны в Бихаче
Шрифт:
— Ты слышишь, Йовица, не дают нам даже заглянуть сюда. Что-то мне это подозрительно.
— Что тебе еще подозрительно? — мрачно спросил начальник охраны.
— Как это что? — воскликнул Николетина. — Если здесь и вправду создается наше партизанское правительство, то почему тогда от меня это скрывают да еще такую охрану ставят? А ну-ка говори, почему мне нельзя заглянуть в зал?
— А вот нельзя — и все тут! — упрямо ответил начальник охраны без всякого объяснения.
— А, так это ты мне не даешь увидеть мое правительство?! — побледнев, закричал
— Ну я! И что из того?
Николетина резко обернулся и прошипел:
— Йовица, веди сюда роту!
И Йовица и начальник охраны были неприятно удивлены.
— Какую еще роту? — нахмурился начальник охраны.
— Мою роту! — отрубил Николетина. — Если уж нам удалось разбить доты перед Бихачем и прорваться через мост, по которому било пять пулеметов, эта паршивая дверь с пятью охранниками нас не остановит.
Йовица подошел к начальнику охраны и озабоченно попросил:
— Дай ему заглянуть, черт с ним, а то ведь этот сумасшедший такую кашу заварит, что мы вовек не расхлебаем. Рота за ним в огонь и воду пойдет.
Командир яростно плюнул и кисло посмотрел на ремни, которыми был перетянут Николетина.
— Ладно, оставь здесь оружие, и я тебе разрешу заглянуть в зал.
Николетина вытаращил глаза:
— Оружие?! Какое оружие? Я поклялся не выпускать из рук оружие до самого Берлина, и сейчас меня никто не разоружит, пусть даже в этом зале саму святую троицу увижу.
— Делай как знаешь! — махнул рукой начальник охраны, которому надоело препираться, и, вместе с часовым введя Николетину в дом, он осторожно приоткрыл дверь зала и шепотом позвал: — Давай, но чтобы только нос просунул.
Николетина нагнулся и, затаив дыхание, заглянул в узкую щель между дверью и косяком. Через несколько секунд начальник охраны услышал, как он прошептал:
— Ух ты, да тут одни военные! — И, словно рассуждая с самим собой, добавил: — Ну конечно, вся страна поднялась. Даже старики военную форму надели. Вон и поп сидит, клянусь Николой угодником.
Стараясь как можно лучше все рассмотреть, он просунул в дверь уже всю голову. Делегаты на последних рядах стали оглядываться, почувствовав, что в спину несет сквозняком. Однако Николетина отступил только тогда, когда ему показалось, что его увидел из президиума сам Верховный главнокомандующий.
В восторге от увиденного, едва различая в темном коридоре начальника охраны, Николетина укоризненно покачал головой:
— Что же это ты, а? Не хотел дать мне посмотреть на такую нашу красу и славу, такую… такую, будто их сам царь Лазарь на пир созвал.
— Я же тебе сказал: приказ есть приказ.
— Сразу видно, что твои деды, как и мои, царю служили. Выставился, понимаешь, в дверях… Я уж испугался, думал, что кто-то из лондонского правительства приехал, раз ты ни в какую пропускать не хочешь.
— Однако и ты через край хватил!
— А как же иначе? Тут ведь мои односельчане сидят, крестьяне, командиры, члены комитетов, а ты уперся…
— А что ж ты думал, свое ведь охраняю, не чье-нибудь…
— Ишь
31
В оружейную мастерскую у мельницы старого Дундурия неожиданно заявился повар Лиян, ведя за уздечку Шушлю, нагруженного ручным пулеметом и винтовками, нуждавшимися в ремонте. За Шушлей следом шагал Джураица Ораяр, о любопытством поглядывая на поднимавшиеся справа и слева склоны Ущелья легенд.
— Вот видишь, сынок, здесь я провел лучшие годы своего детства, — с блаженной улыбкой на лице проговорил Лиян. — До сих пор, когда ущелье припорошит снежок и укутает тишина, мне кажется, что я снова тот прежний шустрый мальчишка, Дундуриев приемыш.
— Конечно, ты мой мальчишка! — неожиданно загудел какой-то заснеженный куст у самой тропинки. — Хоть ты и ушел из ущелья, мое сердце тебя не забыло.
Джураица испуганно вздрогнул и схватился за свой короткий итальянский карабин. Что это еще такое — куст заговорил! Вот уж действительно Ущелье легенд!
Однако чудеса на этом не кончились, разговорчивый куст вдруг поднялся, хорошенько отряхнулся от покрывавшего его мелкого снега, и изумленный Джураица не успел глазом моргнуть, как перед ним возник старик высоченного роста, в кожухе и меховой шапке, до бровей заросший бородой.
— Дундурий! — воскликнул Джураица. По рассказам Лияна он сразу узнал старого мельника.
— Что это еще за снежный камуфляж?! — закричал Лиян, бросаясь в объятия своему старому благодетелю.
— Нет ничего проще, — весело ответил старик, — стоит только мне выйти сюда, на пост, присесть у дороги, как снежок меня враз под какой-нибудь куст замаскирует.
Старик оглядел Джураицу с головы до пят и сказал:
— Вот бы мне сейчас такого парнишку, чтобы было кому рассказывать старые истории про мое ущелье. Я-то ведь один-одинешенек остался, мастера на мельнице день и ночь оружие починяют, а я тут добровольно караулю. Сяду у дорожки и молчу, молчу так, что в один прекрасный день, того и гляди, навеки замолчу.
— Ну, уж это ты зря, — с легким укором заметил Лиян.
— Один раз я вот так же сидел у дороги да и задремал, а опомнился только тогда, когда мне какой-то дикий козел на спину влез, чтобы до зеленой ветки дотянуться.
— Да что ты!
— Я тебе и еще кое-что расскажу. Однажды крестьяне про меня решили, что это пень у дороги торчит, и пришли с топорами рубить меня на дрова. Счастье еще, что я вовремя чихнул, как раз когда один здоровенный дровосек замахнулся топором, чтобы меня по башке съездить. Вы бы видели, как они улепетывали от чихающего пня!