Партизаны. Цирк
Шрифт:
Зарина беззвучно кивнула.
Петерсен хотел добавить, что ей было бы лучше оставаться в Каире, чем страдать от вертиго [11] в югославских горах, но в последний момент сдержался. Вместо этого он взял под узцы пони Зарины.
— Эти лошадки в местных условиях — самый надежный транспорт, — сказал майор. — Они чрезвычайно устойчивы, крепки и выносливы. Но даже если у вашего пони закружится голова — чего, кстати, с ними никогда не случается — я тут с краю. Если начнете падать — успею поймать вас. Не могу предложить вам расслабиться и успокоиться — было бы глупо сейчас — скажу
11
Высотобоязнь (лат.).
— Мы отойдем от этой ужасной пропасти? — продолжая дрожать, спросила Зарина.
— Угу, — Петерсен знал, что скоро стемнеет и она не сможет разглядеть дно ущелья.
Процессия достигла лагеря четников, когда темнота полностью окутала горы. Разумеется, в высокогорье не было линии электропередач. В большинстве многочисленных палаток и хижин, тесно лепившихся друг к другу, тускло мерцали огоньки свечек и керосиновых ламп. Единственный имеющийся в наличии маленький генератор предназначался для нужд высших офицерских чинов и штабных. Но метрах в трехстах от основного лагеря, на непривычно пологом для этой местности склоне возвышалась сравнительно большая изба. Из двух окон ее лился на удивление яркий электрический свет.
— Вот мы и дома, — остановившись возле избы, сказал Петерсен. — Точнее в том месте, которое придется называть домом, пока вы не подберете для определения более подходящее слово.
Он подхватил девушку под руки и поставил на землю. Зарина прильнула к нему, точно ее ноги не повиновались хозяйке. Собственно, так оно на самом деле и было.
— Мои ноги ведут себя очень забавно… — голос Зарины был низким и хриплым, но, по крайней мере, уже не дрожащим.
— Не мудрено. Могу поспорить — до сегодняшнего дня вы ни разу не сидели в седле.
— И выиграете этот спор. О, как я вцепилась в несчастную лошадь! — Зарина попыталась рассмеяться, но это была довольно слабая попытка. — Не удивлюсь, если у нее на ребрах увижу синяки.
— Вы хорошо держались.
— «Очень хорошо». Мне так за себя стыдно! Надеюсь, вы не станете рассказывать всем вокруг, что встретили самого трусливого на Балканах радиста?
— Не стану. Знаете, почему? Потому что не люблю лгать. Вы самая храбрая девушка, которую я встречал в своей жизни.
— Я? После этого представления?
— Именно после этого представления.
Зарина все еще стояла, прижавшись к Петерсену — очевидно, по-прежнему не доверяя своим ногам. Мгновение помолчав, она сказала:
— Вы самый добрый человек, которого я когда-либо видела.
— О Боже! — Петерсен был неподдельно изумлен. — И это я слышу от вас? После всего, что вы наговорили обо мне?
— Именно после того, что я о вас говорила… Майор все еще поддерживал девушку, как вдруг раздался громовой бас Джордже, молотившего в дверь пудовыми кулаками.
— Ради всего святого, откройте! — голосил толстяк. — Не дайте погибнуть от жажды странникам, заблудившимся в знойных песках!
Дверь избы распахнулась, и в дверном проеме возникла длинная худая
— Не может быть! Фантастика! — У него был вымученно томный оксбриджский [12] акцент.
— Реальность, — Джордже пожал обе протянутые руки. — Мы долго будем стоять на пороге? Черт побери, на свете нет ничего страшнее ритуалов знаменитого британского гостеприимства.
12
Оксбридж — Оксфорд или Кембридж.
Тощий мужчина вставил в правый глаз изысканный позолоченный монокль, приблизился к Лоррейн и галантно поцеловал ей руку.
— Господи! — В который раз вскричал он. — Лоррейн Чемберлен! — он набрал воздуха в легкие, будто собирался произнести торжественную речь, но вместо этого глубоко вздохнул и двинулся навстречу Петерсену. — Петер, мальчик мой, в который раз все эти испытания и невзгоды остались у вас позади. Однако, представьте себе, какими серыми, тоскливыми, однообразными были эти дни для меня! Не с кем было даже перекинуться словом.
Петерсен улыбнулся.
— Привет, Джимми. Рад снова вас видеть. Сейчас исправим вам настроение. Джордже привез кое-какие подарки, много подарков, спина одного из пони просто гнется под их тяжестью. Подарки в стеклянных бутылках… — Он повернулся к Зарине. — Разрешите представить — капитан Харрисон.
Капитан Харрисон — англичанин, — добавил он бесстрастно. — А это, Джимми, Зарина фон Караян.
Харрисон с энтузиазмом потряс руку девушки.
— Очень, очень приятно! Если бы вы только знали, как мы соскучились по прелестям цивилизации в этих погруженных во мрак краях. О, — торопливо проговорил он, — мне не следовало начинать наше знакомство с жалоб! Боже, я не должен был так говорить! — Он посмотрел на Петерсена. — Вам выпало великое счастье, великая удача, великая честь сопровождать двух прекрасных леди на протяжении всего пути из Италии.
— Ни одна из этих прекрасных леди не испытала великого удовольствия от общения со мной, — заметил Петерсен. — А я не знал, Джимми, что вы давно знакомы с Лоррейн.
Услышав слова майора, Джакомо поперхнулся, но Петерсен не обратил на это никакого внимания.
— Верно, верно, в самом деле. Мы — старые друзья, очень старые, мы когда-то работали вместе. Однажды, Петер, я уже говорил вам, должно быть запамятовали. А это ваши новые друзья?
Петерсен представил Джакомо и Михаэля, которых Харрисон приветствовал в своей обычной экспрессивной манере.
— Что же мы мерзнем на этом кошмарном ветру? — наконец сказал он. — Входите, входите. Я сам все принесу. Занесу все ваши вещи. Входите, входите!
Внутри избы было на удивление тепло, светло и уютно, по местным стандартам почти комфортабельно. Вдоль стен стояли платяной шкаф, шкаф для посуды, маленький журнальный столик и даже пара шикарных кресел. Посреди комнаты красовались большой круглый стол и полдюжины струганных сосновых стульев. На полу лежал обрывок некогда яркой ковровой дорожки. Слева и справа от входа находились двери, ведущие в смежные помещения.