Парящий
Шрифт:
– Хорошо, я закончил, - сказал он минуту спустя. Он подтолкнул меня, и мы отступили на шаг.
– Я смеялся потому, что если мои родители не имели бы медицинской страховки, мы бы разорились на лечении травм, которые я получил за эти годы. Я никогда не пренебрегал приключениями. Я лишь извлекал уроки и старался не повторять своих ошибок.
– Так ты бы снова сел на велосипед?
Он скривился, намекая на то, что я задала смешной вопрос.
– Я бы нашел холм повыше, попытался бы снова
В течение следующих нескольких минут было тихо, я обдумывала слова Люка. Я хотела вернуться на велосипед, но никогда не рассматривала этот вариант. Я просто решила не рисковать, чтобы не травмировать себя. Опять же, я многое пропустила из-за этого страха - приключения с моими друзьями, ощущение, когда ветер обдувает лицо и развевает волосы, когда ноги горят после того, как взбираюсь на холм. Я вздохнула, осознав, что теперь больше знаю о Люке Итоне, и мне нравится то, что я узнаю.
К счастью, мы не обсуждали наших родителей. Последнее, чего мне хотелось, завершить наш разговор теперь, когда он стал оживленнее. Но он с интересом слушал о моем увлечении искусством. Хотя сама я вряд ли могла что-то нарисовать, мне удавалось оценить красоту штрихов и рассказать о нарисованном мире лучше, чем большинство.
– Мне ближе фотография, а вот художник из меня никакой, - пояснила я.
– Но это ничего не значит, поскольку я принимаю любую форму искусства и восхищаюсь им. Каждое чувство, которое испытывает художник, он вкладывает в цвет, в мазок кисти, и, конечно, в изображение. Будь то чувство гнева или любви, что вдохновляет художника, дает завершить картину полностью. Мне нравится прочувствовать истоки работы, даже не зная предысторию. Или наоборот. Иногда требуется понять происхождение картины, чтобы прочувствовать саму работу.
– Что заставило тебя так полюбить искусство? Твоя страсть проявляется в том, как ты говоришь об этом.
Я пожала плечами. Честно говоря, я не знаю, как появилась моя одержимость.
– Моя мама - художник. Она вручила мне первый набор для рисования, когда я была маленькой, надеясь, что я проявлю себя, но художника из меня не вышло. Она была разочарована, но это не остановило меня от прочтения книг, пришедших вместе с набором. Меня восхищало, как много мыслей можно вместить на маленьком кусочке работы. Как целую историю можно передать на холсте.
Когда он ничего не ответил, я преодолела свою неуверенность.
– А что насчет тебя? Чем увлекаешься ты?
– Ой, нет, - запротестовал Люк.
– Я еще не все узнал о тебе. Обо мне мы и завтра поговорим.
Его предложение было столь же несправедливым, как и отвлекающим.
– Завтра?
Я выгнула бровь, стараясь скрыть, насколько волнительна была мысль увидеться с ним снова. Он ухмыльнулся.
– Завтра.
После очередного полного круга по палубе, мы остановились в задней части корабля. Я ухмыльнулась.
–
– Так идем, - все так же охотно согласился он.
Я решила указать ему на время, предположив, что он захочет спать. Возможно, Люку на самом деле интересно, куда я хочу пойти, и это - утопическая надежда с моей стороны. Я рассмеялась.
– Я не могу рассказать тебе, куда хочу пойти. Ты можешь возненавидеть мою идею.
– Несомненно.
И снова этот целеустремленный взгляд.
Стараясь скрыть румянец на щеках, я отворачиваюсь и устремляю взор на корму корабля. Люк шел прямо за мной, пока я вела его на второй этаж по узкому коридору перед большой площадкой. В главном зале было мрачно, тусклый свет исходил лишь от рождественской ели размером в двадцать с лишним метров, стоявшей в центре комнаты. В комнате было тихо и пусто. Я догадывалась, что уже достаточно поздно, но мне также было известно, что картинная галерея открыта постоянно, вот туда-то я и вела его. Света из главного зала было вполне достаточно, чтобы сосредоточиться на картинах.
– Масляные картины - мой любимый вид живописи, - я сглотнула, оглядывая комнату.
Я, как ребенок в рождественское утро, не знала с чего начать. Я рассмеялась. У меня такой проблемы никогда не было. Родители всегда подходили к Рождественскому празднику продуманно. Мои друзья считали, что слово "продуманно" было дешевкой, но я всегда получала то, чего хотела. Мои родители не знали, как наверняка показать мне свою любовь, но они любили меня.
Люк стоял рядом со мной, пока я восхищалась каждым произведением искусства. От Ниагарского водопада в центре Анд до Церкви Фредерика Эдвина, моими любимыми картинами.
– Церковь вышла блестящей, - вздохнула я.
– Он сумел подняться со своим наставником, Томасом Коулом, на новый уровень. Мне нравится, как прекрасно он изобразил духовную и физическую красоту американского пейзажа. Используя игру света и тени в своих картинах - просто фантастика.
Я посмотрела на одну из известных работ художника, Сумерки в пустыне, и переходы красного и оранжевого, переходящие в блестящее сияние.
– Иногда мне хочется самой окунуться в чернила и писать картины самой - погрузиться в этот мир. Хотя я вовсе не вижу его.
– Тогда живи в нем, - сказал Люк.
Его слова удивили меня.
– Очевидно, это лишь картина..., - начала я, но Люк перебил меня.
– Это не просто картина. Он не рисовал что-то воображаемое. Ему пришлось испытать то, что на этом..., - Люк склонил голову.
– ... кровавом полотне.
Он скорчил рожицу, словно ему было больно, и я не удержалась от вздоха.
Не многие понимали искусство, любили и оценивали его как и я, но я не представляла, как назвать эти картины чем-то кровавым?