Пасечные рассказы
Шрифт:
Цветение садов, деревьев и трав, обеспечивающих весеннее развитие семей, заканчивается с цветением рябины. И может плавно перейти в летний медосбор, к которому мои пчёлы запаздывали.
Начинался он с цветения белого клевера и жёлтой серповидной люцерны. По опушкам и лесным полянам цветёт горичник, эспарцет, змееголовник. По лесным полосам цветут будра, горошек, тимьян, кипрей. Сорные поля все в цветах осота -синего и жёлтого, дающие изумительный по вкусу мёд. В бору зацветают лесные ягоды: земляника, малина, ежевика, костяника. Всё лето будет цвести крушина у воды. Июнь заканчивается венцом развития растений: массовым разноцветьем на лугах, болотах и лесных полянках. Так называемый майский мёд, (намаешься, пока его соберёшь), в это время менее прозрачен из-за большого количества пыльцевых зёрен, - более жидкий, не такой ароматный и вкусный, как июльский или августовский. Легенды о его сверх полезности мне не удалось проверить. Долго не садится, если хранить при температуре не ниже +18С и если откачивался из светлых сотов,
Местность в районе дачи не способствовала хорошему медосбору. С одной стороны Обское море ограничивало лёт пчёл, с другой - фермерские поля, которые иногда давали обилие мёда, если фермеры не успевали их обрабатывать и оставляли в распоряжение цветущих сорняках до глубокой осени.
Деревеньку Черемшанку нашли случайно. Заблудились в Спиринском бору во время сбора июньских белых грибов. Долго блукали - плутали по лесным дорожкам, жгли бензин, но выбраться никак не могли.... Дороги петляли и уводили в ещё большую глушь, куда нам не требовалось. Поблукав безрезультатно, таким образом около часа, - выбрали более наезженную, надеясь, что раз есть дорога, то куда-нибудь она выведёт. Дорога вывела из леса на заброшенную ферму из сборного железобетона. Внизу угадывалась деревенька с двумя водоёмами и вытекающей из них небольшой речкой и брошенными огородами по её берегам. Вокруг деревни видны поля, розовые от цветущего эспарцета, - специально сеяных культурных трав на корм скоту. Это был рай для пчёл и пчеловодов, о котором я слышал от знакомых пасечников и назывался знаменитой своим мёдом Черемшанкой. Между фермой и домом, как оказалось бывшей столовой, заметил разноцветные домики ульи с вагончиком, из которого вышел заспанный мужичок в соломенной шляпе-брыле. Обрадовался гостям, рассказал о деревеньке и всё, о местных жителях, пчёлах и медосборе. Узнав о нашем желании стать с пасекой на постой, рекомендовал обратиться к двум вменяемым влиятельным черемшанцам: Василию Ивановичу и бабке Сафронихе, имеющими наибольший авторитет среди жителей. От фермы к деревеньке вела асфальтированная дорога, по которой уже мало кто ездил. Когда-то богатая и цветущая деревня, судя по двум прудам-озёрам и угадывающимся в буйной растительности улицам, заросла крапивой и коноплёй. Приличные дороги с немятой по обочинам полынью и сейчас поблёскивали асфальтом и белёсым гравием. Планировки усадеб угадывались по сохранившимся фундаментам, а места пригонов и стаек для скота удивляли тёмной двухметровой коноплёй с растопыренными цветущими метёлками.
Дома селяне перевезли на центральную усадьбу бывшего совхоза, как потом выяснил, поближе к школе, медицине и дому культуры, с набором кружков и развлечений, и где осталась ещё, хоть какая-то работа.
Когда-то и здесь всё было: и школа, и медпункт, и работа, и рукодельные крестьяне, но не было путёвого начальства, и перестройка позвала их к лучшей жизни, которую проживая здесь они не видели. Основной причиной переезда было то, что наезжавшее с центральной усадьбы начальство обижалось на низкие надои и привесы, считали черемшанцев "нечистыми на руку" и не придумали ничего лучшего, как выборочно забрать наиболее трудоспособные семьи, скот порезать и распродать, а оставшихся селян кинуть на съедение дикому капитализму, пусть выживают, кто как сможет. Авось вымрут и не успеют воспользоваться своими земельными паями. Осталась брошенная ферма, столовая и кое-где среди деревьев проглядывались ветхие крыши брошенных нежилых домов без печных труб, зияющих пустыми оконными проёмами, которые из-за ветхости даже на дрова не годились. Деревенька в своём запустении среди зарослей одичавших деревьев и колышущейся под ударами ветра двухметровой конопли выглядела красиво - уютно притаилась внизу в долине защищённая с юга сосновым бором. Отсюда с холма видно, как волнуется, колышется бескрайнее море травы, - поблёскивает солнечными бликами, создаёт в душе ощущение птичьего полёта. Это море травы стремилось навсегда скрыть следы деятельности человека. Встречались и жилые домики, в которых престарелые жители доживали свой век или те жители, которые и в советское время популярностью у работодателей не пользовались. Их убогонькие дома с выбитыми стёклами, забитые плёнкой, говорили о невесёлой жизни непритязательной на счастье. Были и детишки, по виду беспризорники, кучкующиеся в кустах конопли вместе с одичавшими дворовыми собаками: малые, чумазые голопузики, не умеющие ещё говорить и ребятишки постарше с малым запасом обыденных деревенских слов. Видимо, книг никогда не читали. Были и более рослые ребята лет десяти - тринадцати, попивающие пиво на деньги, которые удавалось если не заработать, то достать. Выражение "достать" было самое желаемое и часто употребляемое в их лексиконе. Школа их уже достала, и, видимо, отказалась от этих учеников. Ждали, что, может быть, армейский стройбат от них не откажется. А по мне лучше бы их не было. Родители по большей части относились к этим детям, как к тараканам, которые сами заводятся, и кормить их не надо, сами что-нибудь найдут.
Первое время пытался пристроить их себе в помощники с подённой оплатой труда. Привить интерес к доходному делу, но усилия мои были напрасны - Макаренко из меня не получился. Больше курили, чем помогали - сидели в тенёчке, наблюдали за моими действиями. Тут же после расчёта в первый день обокрали работодателя, и пришлось бегать по кустам, возвращать
Меня удручало убожество их помыслов и желаний, о которое разбивались все мои устремления приобщить какого-нибудь подростка если не к пчеловодству, то к иному полезному занятию. Мои рассказы о том, что труд может доставлять удовольствие, а процесс познания слаще мёда - требовали перевода на их обыденный сленг.
Угощал ребятишек мёдом, чаёвничал, делился своими харчами, сигаретами - специально покупал в сельмаге, хотя сам не курил. Возил угощаться виноградом, арбузами, яблоками, помидорами на свою дачу, показывал и рассказывал с гордостью, как удалось всё это вырастить, и не видел проблесков интереса.
Одаривал книжками, которые тут же использовались в лучшем случае под махру на самокрутки. Дары природы - рыбалка и ягоды с грибами - их тоже не интересовали. Мои беседы о том, что живут они в райском, сказочном, изумительном по красоте месте, и хотя бы делали попытки хоть что-то изменить в своей маленькой жизни,- не находили понимания, даже за деньги.
Огорчался от своего бессилия - кем, если не злой колдуньей Брунхильдой запущен процесс расчеловечивания! Даже Маугли стоял на более высокой ступени развития, так как его воспитывали друзья: мудрый Каа, смелый благородный Акела и Балу с Багирой, аналогов которым в Черемшанке не нашлось.
Так и остался в их глазах если не инопланетянином, то пациентом, сбежавшим из дурдома, которого и обмануть не грех.
Кое-кто ещё сопротивлялся такой жизни, держал скот, учил труду детей и, живя на отшибе, отправлял детей на школьном автобусе в школу, а на рабочем ездил на работу. Эти справные селяне были новосёлами, переселенцами с окраин великой страны, ставшим в одночасье ближним зарубежьем. Жили за речкой, своим трудолюбивым сообществом, отгородившись высокими заборами от враждебного мира. Попали в незавидные экономические обстоятельства, карабкались из нужды из последних сил. Их нельзя было встретить праздношатающимися. Трудились, не покладая рук, и чурались ничего не делающих местных аборигенов-старожилов, скучающих в безделье.
Человек пять мужчин трудоспособного возраста не работали и по утрам искали, где бы раздобыть пузырь на опохмелку. Все они по новому разделу социалистического имущества были наделены статусом землевладельцев с земельными паями в несколько десятков гектаров, и только отсутствие бумаг на право распоряжаться землёй, пока не давало возможность ощутить себя если не помещиками, то дворянами. Бывший директор совхоза, а ныне глава акционерного общества, опасаясь..., задержал оформление документов на владение землёй, иначе бы новоявленные дворяне её заложили и пропили. Публика была в этой деревеньке пёстрая, по недавнему советскому общественному положению и только общие помыслы и желания объединяли компанию.
Валерий, мужчина средних лет, работая пастухом, упал с лошади и был на инвалидности. Единственный в компании многодетный отец. В последствии часто навещал меня, справлялся не найду ли я ему с сыновьями какую-нибудь работу. Его рыжие босоногие пацаны создавали впечатление смышлёных и рукодельных. Успешно эти способности совмещали с желанием что-нибудь стибрить.
Сергей, неопределённого возраста, бывший работник милиции, коренной черемшанец, изгнанный из городской семьи за любовь к алкоголю, вернулся в отчий дом и жил в деревне с матерью на её пенсию. Вдвоём вели общее хозяйство, за исключением виноводочных изделий, - у каждого была своя заначка. Пять куриц обеспечивали им ежедневный завтрак. Была когда-то и коза, которая давала горькое молоко, питалась круглый год подножным кормом: полынью и коноплёй или что удавалось урвать в соседском огороде, - повесилась на плетне от такой жизни. Козья шкура в дровянике напоминала посетителям о былой трагедии. Где-то рядом в кустах доживал свои годы пьющий отец, отдельно от пьющей семьи.
Ещё одним завсегдатаем ранних посиделок был Миша, молодой ещё мужчина с покладистым характером, - где положишь там и возьмёшь - жил один в своём доме, схоронив родителей. Про таких в народе говорят: - "ни украсть - ни покараулить"!.. Женщины появлялись в его жизни и исчезали, убедившись в никчёмности хозяина. Каждую весну начинал жизнь с чистого листа, садил в своём огородике картошку, семена которой ему давали сердобольные старушки, и в конце мая, пока не проросла, выкапывал.... Вокруг его хибары не было ни кола ни двора. Ничего кроме травы выше человеческого роста, всё сжёг во время зимовок - и полы в избе. Перебивался тем, кто, что даст и что удастся если не заработать, то утащить. В бане не мылся принципиально, - хватало того, что пару раз за лето падал в пруд и откуда его вытаскивали бдительные рыбаки. Пытался мне помогать, но пчёлы его не любили, близко к пасеке не подпускали, и он ходил с фингалом то под одним, то под другим глазом и за что получил кличку от своих приятелей - "Одноглазый Джо". ...Приносил бабушке Сафронихе грибы из ближайшего леса и ягоды на варенье в обмен за брагу. Утащил во время очередного посещения палку колбасы из бабкиного холодильника. Был пойман Сафронихой в обвалившейся от ветхости бане за поеданием этого продукта, и на некоторое время потерял её расположение. Выпрашивая прощение, всё повторял всуе свою любимую присказку: - "Страдаю не со зла, а нужды ради!.."