Пасечные рассказы
Шрифт:
Скоро хозяйка опомнилась - рассудила, что колбасу уже не вернуть и пусть повинный скосит крапиву с сорняками подле забора. Весь июль Одноглазый Джо ранёхонько начинал бороться с сорняками, через час жаловался на нестерпимую жажду и в конце концов выпрашивал у Сафронихи вожделенную "полторашку". Потом ходил по покосу, пинал кошенину - до вечера мог разыскивать пропавшую косу.
Двое других были временные отдыхающие, отлынивающие от работы и выполнения семейных обязанностей, и это их объединяло. Приехали проведать родительский дом ещё весной, помочь посадить картошку, да и задержались. Каждый выходной родичи-старики устраивали им проводы к месту работы. Провожали за околицу на тракт, махали в след руками, долго со слезами прощались и так и не могли надолго проститься - на следующий день, оба путника
Собиралась эта компания "с ранья" после пения петухов на подзаборной лавочке у местного предводителя дворянства Василия Ивановича. Пользовавшегося у этих "болезных" мужиков непререкаемым авторитетом. Василий Иванович снисходительно называл своих друзей-землевладельцев полноправными помещиками, а сохранившими огороженные дворы, - дворянами! Вещал громогласно, медленно, веско и не терпел возражений. Находился в "завязке", и поэтому в трезвом уме, за которым внимательно и неусыпно следила супруга, оберегая его ум от дурных мыслей. Судя по разговору, был когда-то большим начальником на ферме: бригадиром или скотником - звеньевым!
Мужики, почёсываясь, бессмысленно смотрели на окружающий мир, обсуждали, кто сегодня спёр, в очередной раз, и у кого..., сделанную из комбайнового решета корчагу. Корчага представляла несомненную ценность в глазах немногочисленных жителей, так как сделать другую было не из чего: весь металл, вплоть до гвоздей, отнесли заезжему сборщику металлолома. Закончили сепараторами, мясорубками, утюгами..., последними приметами из ушедшей прошлой жизни, так как коров уже не держали, котлет не стряпали и одежду не гладили. Корчага была единственной рукотворной кормилицей всей дружной компании и ещё кормила бабушек и местную "предпринимательницу" Сафрониху.
Мальков в снасть, сдобренную поджаренной лошадиной бабкой, набивалось за ночь более ведра. Иногда набивались караси с ладонь величиной, когда успели опередить мелочь. Бабушки за ведро мальков давали три-пять яиц, а щедрая Сафрониха награждала "полторашкой" хмельного напитка за ведро карасей. Когда-то в былые времена работала ветеринаром, иногда зоотехником на ферме, благодаря своему разбитному характеру, хотя образования не имела, и пользовалась уважением у всех жителей Черемшанки. Ей несли всё, что сумели достать подростки и малыши. Мужики после разгрузки автолавки несли бутылки с подсолнечным маслом, консервы, шоколад и рубероид..., - всё, что удавалось умыкнуть при разгрузке товара. Брала даже колбасу, сало, лифчики и рейтузы, принесённые из дому.
Какая-то часть улова доставалась курам Василия Ивановича, несущим, как утверждала Сафрониха, золотые яйца, и хотя кур не держала - яичница с пескарями или мелкими золотыми рыбками-карасиками с мизинец величиной, пригодными разве, что для куриц, была ежедневным любимым блюдом на её столе.
Сафрониха ставила брагу, писала письма президенту с жалобами на местных чиновников, низкое напряжение в электросетях, отсутствие питьевой воды, дорог зимой и была в авторитете у местных мужиков, которые всегда готовы привезти ей воды, вскопать, посадить и выкопать картошку. Грозились за дружбу ней с утра любого порвать, даже участкового, изредка посещающего деревню, когда кто-нибудь кого-нибудь прибьёт или на центральной усадьбе что-нибудь пропадёт. Участковый милиционер устраивал в окрестностях Сафронихиной крапивы обыски, разыскивая добро, пропавшее у потерпевших от разгулявшегося деревенского беспредела. Мужики общения с ним избегали, за глаза ругали его несносный характер, но заявления на пропажу корчаги не писали. Нечем было доказать своё единоличное владение снастью.
Очередной обладатель снасти в кромешной темноте, прячась в камышах, со всеми предосторожностями опускал корчагу на своём тайном месте под неусыпными
Предложение пустить меня с пчёлами на лето, на постой, было для мужиков необычными. Застало их врасплох, а мое высказанное намерение и желание купить какую-нибудь развалюху с куском земли, ввело моих собеседников в ещё большую, крайнюю степень недоумения и растерянности. Местные владельцы дворов и усадеб-поместий, похоже, посчитали, что свалившийся с неба владелец иностранной полуторки не в себе... Похож на Чичикова, скупающего мёртвые души из произведений Гоголя "Ревизор", как заметил Василий Иванович, видимо читающий литературу, если судить по присказке, "как ему комиссара Фурманова с наганом в деревне не хватает". Поведение и мои обещания непонятны, и как всё непонятное, настораживало местных дворян, владельцев десятков гектаров земли.
А обещание моим собеседникам-визави заплатить за постой и предоставляемую возможность поработать на пасеке за плату их мозг упорно не воспринимал, не хотел воспринимать! Шевелили перед моим носом пальцами, хотели "осязнуть" моё предложение, а может и попробовать на зуб и тогда понимание, возможно, возникнет. Намекали, что "сельпо" рядом, с "роялем" в ближайших кустах, и далеко ходить не надо. "Роялем" называли иностранный спиртосодержащий напиток, толи стеклоочиститель.
Произнося многозначительные междометия "Да-а, боже ж ты мой! Ишь ты, вот те раз! Ни фига себе!.." - долго мусолили, переваривали информацию - размышляли, искали аналогию и, покопавшись в памяти, вспомнили, что какой-то пчеловод из Спирино, когда-то останавливался на постой у бабки Сафронихи. Тут же, надеясь на мою благодарность, любезно обязались проводить к её домишку, чтобы я не потерялся со своей благодарностью в сорняках. По дороге предводитель местного дворянства Василий Иванович вдруг вспомнил старую историю, как сына Сафронихи поймали на краже мёда из ульев. Спиринские пчеловоды тыкали воришку мордой в раскрытый улей, пока тот вымаливал пощаду. По пути упомянул про домик тёщи, который мне больше подойдёт - буду полным хозяином. Развернулись и отправились всей компанией на другую сторону пруда в заросли молодых берёзок, ивы и старых прошлогодних лопухов.
Мне такое дикое запустение даже нравилось - ничто не будет мешать моим пчёлам. Побродили в кленовых кустах, перешли мостик и вскоре обнаружили тёщино жильё без забора, печки и пола, которые зять тут же обещал восстановить. Сказав, что пол и печку вернут соседи..., к которым мы сейчас зайдём. Поискали в зарослях соседей и нашли сказочный домик с опёнками и мхом на стенах с очень низкой дверью, куда я еле протиснулся.
Не смотря на день, в помещении спали мужики и бабы. Лежали на полу, кроватях, ларях, ящиках, как в аэропорту при нелётной погоде, и сколько их там набилось - не счесть. У печки на полу громоздилась гора рубленого кусками мяса. Пахло кровью, как на мясокомбинате. Хотел узнать, чем всю ночь занимались его соседи, спящие посредине дня, но вразумительного ответа не получил. Видимо предводителю местного дворянства было нелегко подбирать цензурные выражения:
– Пи...ли!.. Э-э... коммуниздили!! Э-э-э... шакалили!!! Вернулись утром, отмахали десятки километров с мешками на плечах. Если нужно зерно, то можно устроить почти задарма..., или скотское...
Я таких предложений сторонился и вежливо промолчал, вспомнив литературную историю с контрабандистами, в красках описанную М.Ю. Лермонтовым.
Повидав своих будущих соседей, решил отказаться от тёщиного домика, даже задаром. Посмотрели ещё два строения: домик самого хозяина и его дочери, которые следовало назвать мало годными для жилья халупами, вросшими по окна в землю. Упросили своего нового знакомца показать, какие ещё приличные строения продаются и уже знали, что цены приемлемые, если не сказать бросовые, и если придётся куда-нибудь кочевать, то и бросить не жалко.