Пашка из Медвежьего лога
Шрифт:
Сегодня резко похолодало. На окнах мороз выгравировал замысловатые узоры. С неприветливого серого неба падают невесомые пушинки снега. Они копятся на остывшей земле, сглаживая шероховатую поверхность белизною. Опять зима.
Так нередко бывает после теплых, по-настоящему весенних дней: ударит нежданно трескучий мороз, завоет пурга - это зима, собрав остатки сил, напоминает о своем грозном могуществе. Не очень-то радует такая погода.
После обеда ко мне зашел Василий Николаевич, мрачный, как грозовая туча. Ему-то, всю жизнь проведшему в тайге и привыкшему в это предвесеннее время уже находиться где-то далеко от поселений,
Мы долго молчим. Я бесцельно гляжу в окно. Василий Николаевич лениво набивает трубку табаком.
– Когда же полетим?
– вырывается у него. Я ничего нового сказать не могу и молчу.
– Собакам и то надоело ждать. Утром зашел проведать Бойку и Кучума, они не ласкаются, в глаза не смотрят, будто я виноват, - рассказывает он.
– Хватит, Василий, тут и без твоих разговоров тошно. Еще немного потерпи, найдут новую площадку на реке, часа не задержимся - улетим.
В комнату вошла хозяйка с кипящим самоваром.
– К вам дедушка пришел, войти стесняется, может, сами выйдете?
– сказала она мне, заваривая чай.
– Кто он?
– спросил я.
– Тутошный, дело у него к вам какое-то.
В сенях стоял дородный старик, приземистый, на вид лет шестидесяти. Одет он был по-зимнему. Дубленый полушубок, изрядно поношенный, но без единой латки, туго перевязан кумачовым кушаком. На ногах лосевые унты, в двух местах аккуратно перехваченные ремешками. На голове старика глубоко сидела заснеженная самодельная барашковая ушанка. Она обрамляла сверху и с боков приветливое, коричневое от ветра лицо, опушенное снизу окладистой бородою.
Он посмотрел на меня со странной детской растерянностью.
– У нас промежду промышленников слушок прошел, будто вы охотой занимаетесь, - начал он крутым баском, переступая от неловкости с ноги на ногу.
– Вот я и прибежал из зимовья, что в Медвежьем логу: может, поедете до меня - дюже коза пошла.
– Вы что ж, охотник?
– спросил я, обрадовавшись столь приятному гостю.
– Балуюсь, - замялся он и, откашлявшись, вдруг осмелел.
– С детства маюсь этой забавой. Еще махонький был - на выстрел бегал, как собачонка, так и затянуло. Должно, до смерти!
Секунд пять, не больше, ему хватило на то, чтобы осмотреть меня и Василия Николаевича, и с его лица исчезла растерянность. Затем, немного отогревшись, он уселся на краешек табуретки, сбросил на пол шапку-ушанку, меховые рукавицы и стал сдирать с бороды прилипшие сосульки. А сам нет-нет да и окинет пытливым взглядом комнату.
Громко хлопнула наружная ставня.
– Опять завьюжило, - сказал Василий Николаевич, искоса поглядывая на старика.
– По козам самый раз!
– Да вы раздевайтесь, - предложил я.
– Благодарю. Ежели уважите приехать, то я побегу. А коза, не сбрехать бы, вон как пошла - табунами, к хребту жмется; должно, ее со степи волки турнули.
Василий Николаевич так и засиял, так и заерзал на стуле.
– Да раздевайтесь же, договориться надо, где это и куда ехать, - сказал он.
– Спасибо, а ехать недалече, за реку.
– И дед, осмелев, привычным движением рук сдернул кушак, сбросил на пол полушубок.
– Я ведь колхозный смолокур, с детства в тайге пропадаю. Там, видно, и доживать буду. Так уж приезжайте, два-три
Сухое, обожженное ветром лицо старика перетягивалось вздувшимися прожилками. Руки тоже жилистые, тяжелые. Умные добрые глаза под широкими бровями и улыбка, изнутри освещающая лицо. На всей его коренастой фигуре, на одежде лежал отпечаток лесного человека.
– Где же мы вас найдем? Тайга большая…
– Сам найдусь, не беспокойтесь. Пашка, внучек, вас тут дождется, пока вы соберетесь, и отсюда на Кудряшке к седловине привезет.
– А Пашка-то где?
– На улице с санями ждет. Не беспокойтесь, довезет. Он, шельма, насчет коз во как разбирается, мое почтенье! Весь в меня, негодник, будет.
– И его толстые добродушные губы под усами растянулись в улыбке.
– В зыбке еще был, только на ноги становился, и что бы вы думали? Бывало ружжо в руки возьму, так он весь задрожит, ручонками вцепится в меня, хоть бери его с собой на охоту. А малость подрос - ружжо себе смастерил из трубки, порохом начинил его, камешков наложил, как вправдашное… Вот уж и грешно смеяться, да не утерпишь. Бабка белье в это время во дворе стирала. Подобрался он к ней, подпалил порох да как чесанул ее, бабку-то… Она, голубушка, и полетела в корыто, чуть не захлебнулась с перепугу… Так что не беспокойтесь, он насчет охоты разбирается. Где силенкой не дотянет - хитростью возьмет, Говорю, не подведет.
– Ну как, Василий, поедем?
– спросил я.
– А как же иначе?!
– Тогда по случаю нашего знакомства, думаю, не откажетесь рюмочку пропустить. Пьете?
– спросил я старика.
Тот смешно прищелкнул языком и, разглаживая влажную от мороза бороду, хитровато взглянул на меня.
– Случается грех… Не то чтобы часто, а приманивает.
Я налил ему полстакана спирта и хотел было развести водою, но он энергично запротестовал:
– Что вы, что вы, зачем добро переводить?.. Старик опрокинул стакан, громко крякнул, вытер губы, а бутерброд переломил пополам и сунул в рукавицу.
– Иди, Василий, собирайся побыстрей.
– Я не задержу.
Василий Николаевич вышел вместе со стариком.
– Пашка пусть зайдет погреться!
– крикнул я им вслед.
Вот, думаю, подвалила удача. К счастью, у меня есть разрешение на отстрел двух козлов. Достаю ружье, осматриваю, начинаю переодеваться. Хорошо поразмяться в тайге! Меня захватывает радость предстоящих охотничьих приключений. Чего только не услышишь, не увидишь в тайге за день! Я истосковался по лесу, по стуку дятла, даже по усталости. Воображение -не замедлило вылепить картину охоты, сбитого удачным выстрелом козла и костер в лесу под кудрявыми соснами…
Слышу, приоткрылась дверь, и в комнату просунулся парнишка, закутанный с ног до головы в дорожную доху. Он сбросил ее у порожка, повернулся, и я увидел конопатое лицо.
– Копейкин?! Так это ты и есть Пашка?
– Пашка я, из Медвежьего лога. .
– Почти графский титул! Ну, садись!
– пригласил я.
На нем были та же защитного цвета широченная телогрейка с чужого плеча и большие унты, вероятно, дедушкины обноски. Поверх этого странного костюма, напоминающего водолазный скафандр, торчала на тоненькой шее голова с беспорядочно взбитыми русыми волосами, с острым птичьим носом, обрызганным мелкими веснушками, и с ямочкой на округлом подбородке. Во всей его фигуре было что-то стремительное, как у стрижа в полете.