Пасодобль — танец парный
Шрифт:
— Ничего ты не понимаешь, — сказал он. — У родителей звериная любовь. Они чуют на уровне инстинкта, что опасно для их детеныша, а что нет. Я все делал не так. Я учил тебя не тому выживанию.
Я нашла и пришпилила фотографию Горыныча к другой стороне кровати. Там ему было самое место. По ночам он тянул ко мне три своих руки. Как я привыкла.
Я вернулась в квартиру мужа, хотя мои родители были против.
— Представьте, что я одна, — сказала я. — В другом городе,
В квартире было убрано, но в ней никто давно не жил. Везде лежала пыль. В спальне стоял детский манеж, бывший в употреблении. Старой конструкции. В этом не было ничего особенного. Так многие делают. Передают ставший ненужным детский скарб друг другу. Детских вещей не было никаких. В этом тоже не заключалось ничего особенного. Моя мама сама вызвалась обеспечить ребенка всем необходимым. Это все знали заранее. Самое смешное, не было даже игрушек. Просто не было, и все. Если бы не манеж, о ребенке мысль и не возникла бы.
Моя мама убирала квартиру, я тоже. Чуть-чуть. Мама запрещала. Она беспокоилась за мое здоровье. Чересчур.
— Пока тебя не было, дважды звонил твой муж, — сказала мама. — Говорил, что не может дозвониться домой. Спрашивал, как ты и дочка.
— А ты?
— Как ты велела. Уклончиво.
Мама была молодец. Людям типа моего мужа не стоит рассказывать душещипательные истории и бить на жалость. Лить слезы и вымаливать сочувствие. Такие люди скажут только одно:
— Фу!
Моему мужу не стоило ничего знать. Это было бы роскошью для его эго. Пусть живет, как живется. И бог с ним.
— Я не оправдываю твоего мужа. Но все же ты максималистка. Как папа.
— Нет. Ты его оправдываешь. Здесь нет ни одной детской игрушки.
— Возвращайся домой. Мы переделали твою комнату под детскую. Здесь даже ремонта нет, — у мамы перехватило дыхание, и она прокашлялась. — Давай запишем дочку на нашу фамилию. Это будет лучше. Я тебя прошу. Очень прошу!
Мама вдруг заплакала. Я ее обняла.
— Что ты плачешь?
— Мне страшно за тебя, — тихо плакала мама. — Я ночи не сплю. Боюсь. Сама не знаю чего.
— Я его не зарежу. Обещаю.
— Мне на него наплевать! Мне он чужой человек! — закричала мама. — Я за тебя боюсь!
Я поджала губы.
— Давай я сама разберусь со своим добром. Надо будет, я обращусь за помощью. И закончим на этом!
Я разогрела детское питание и потеребила соской губы моего детеныша. Он ухватился губами за соску прямо во сне. Я рассмеялась вместе мамой. Хорошо, что в этом возрасте дети больше спят и ничего не знают о жизни.
— Имя придумала?
— Решим на семейном совете. Я, ты и папа. Время еще есть.
— Но мало.
Мама, уходя, замешкалась в двери.
— Зачем ты осталась здесь? Я не понимаю тебя. Совершенно.
— Затем, что мне повезло.
Мама судорожно вздохнула.
— Ты его любишь? — спросил она. У нее было умоляющее лицо.
— Фифти-фифти, — ответила я. — Сама не знаю. Посмотрим.
— Хорошо, — мама немного успокоилась и ушла.
Маме нужна была какая-то мотивация, какое-то оправдание в пределах нормы. Я сделала ей подарок. Утешила. На самом деле я ее обманула. Я ненавидела своего мужа больше всех людей на свете. Зоологически. У меня такого не было. Никогда. Мою душу грязными, немытыми хелицерами [9] укусили три фаланги и заразили ее своим трупным ядом. Тихо, без свиста. Без лишнего шума. Незаметно для остальных. А может, дело совсем не в фалангах. Мы с моим мужем обменялись медальонами, подарив свою аутентичность друг другу, и убили друг друга знаками собственных профилей.
9
Щупальцежвала (челюсти).
Мне требовалось знать, какой была семья моего мужа. Я нашла фотографии в ящике старого письменного стола. Мой муж походил на отца как две капли воды. Даже маленьким. Он улыбался в объектив фотоаппарата так же, как его отец. А фотографий матери не было. Я перерыла все и вся и не нашла. Я не нашла ни одной ее вещи, никаких следов ее присутствия. Абсолютно ничего. На свете жила женщина, которая дала моему мужу жизнь, но ее не осталось даже на фотографиях. Память о ней стерлась легко и просто.
Через три часа я снова покормила своего любимого детеныша. Моя дочка росла искусственницей. Она не должна была привыкнуть к чужой женщине, я бы этого не перенесла. Моя дочка привыкала к эрзацам.
Глава 9
— Мы ничего не нашли, потому задержались, — сказал мой муж.
— Ничего? — я про себя улыбнулась.
Начиналась первая терция корриды. Испытание плаща — капоте. Быка встречают при выходе из загона, стоя на коленях. Рискованно, но отвлекает внимание. К чему бояться беззащитных и слабых? Все должно быть путем. Я имею в виду капкан.
— Ничего. По крайней мере, мне не повезло. Чем тебе помочь?
— Пока ничем. Если будет нужно, я попрошу.
— Я дочке имя придумал! — рассмеялся он. — Маша. Мария. Как тебе?
— Похоже на то, что придумала я.
— Какое?
— Марина.
Мне это имя пришло в голову давно. Оно выплеснулось из маленького моря, оставшегося от древнего океана. Тот день был для меня самым счастливым. Счастливее дня в моей жизни не было. Я не стала менять имя. Просто привыкла за девять месяцев беременности.