Пассажир последнего рейса
Шрифт:
— Насчет общей обстановки много толковать не стану. Сами знаете. В Мурманске — англо-французы и американцы ждут подкрепления и пытаются продвинуться на Архангельск, Котлас и Вологду. Пришли они на русский Север как союзники России против Германии, а сейчас превратились в активных интервентов и врагов Республики Советов. На Дальнем Востоке — японцы, высадились совсем недавно. На Украине и на всем нашем Западе — немцы. На Кавказе — белые националисты. На Дону — генералы Краснов и Мамонтов. На Средней Волге — чехословаки; на них глядя, в Сибири и на Урале оживились новые претенденты на власть. Все они — разных оттенков, но преимущественно одной масти — белой. Покамест только у нас, под Москвою, — продолжал комиссар, —
Комиссар помолчал, обводя взглядом командиров И хотя он лишь повторил то, что они видели перед собой на карте фронтов, слушатели потупились: уж очень невесела картина! Внутри сплошного кольца — еще один синий флажок, чуть не рядом со столицей — в Ярославле!
— Однако, товарищи, красивый генеральский замысел уже терпит крах. Московский мятеж эсеров провалился. Подавлены попытки белогвардейских мятежей в Рыбинске, Костроме, Кинешме, Муроме. Только в Ярославле контрреволюционерам удалось овладеть городом, захватить массу оружия, казнить советских руководителей. Есть сведения о гибели комиссара Семена Нахимсона и председателя губсовета Закгейма. Идут аресты и пытки наших людей. Хозяйничают в Ярославле кадеты, эсеры, меньшевики.
Снова возникла пауза — близко от штаба механики завели мотор, пробуя на малых оборотах. Комиссар прикрыл оконную створку и вернулся к карте.
— Товарищи красные летчики! Недаром в старину говорили: Ярославль-городок — Москвы уголок! Эта старинная формула обязывает. Будем драться за уголок Москвы. Пошлем сводную эскадрилью.
Летчики встрепенулись. Кто назначен? Кому лететь? Стояла полная тишина.
— Командование сводной эскадрильей доверено мне, — закончил комиссар. — Пойду на своем «сопвиче» с летнабом Ильиным. Пилотировать «фарман-тридцатку» будет комэск-один Петров, наблюдателем и фотограмметристом слетает с ним замкомэска-два Крылов ввиду особой важности задания. Для связи прибавим еще «Ньюпор-24», пилот Шатунов. Этот аппарат, как вы знаете, одноместный. Итак, к 18 часам перегнать машины в расположение Первой эскадрильи для проверки готовности к вылету. Предварительно получить на складе динамитные бомбы, по шести пудов на машину! Действуйте, товарищи!
Тем временем начальник штаба Отряда сделал новую пометку на карте и подозвал адъютанта.
— Составьте и вручите шифровальщику телеграмму для передачи в Москву, Высшему военному совету, на имя Бонч-Бруевича М. Д. Пишите: «Командир Отряда выделил эскадрилью из трех самолетов для поддержки наступления на Ярославль. Разведывательный полет с первым бомбометанием назначен на завтрашнее утро. Командование авиагруппой поручено комиссару Отряда красному летчику Шанину».
На следующий вечер в штабе Отряда пилоты и летнабы сводной шанинской эскадрильи рассматривали при керосиновой лампе влажные еще отпечатки фотоснимков, сделанных с воздуха в Ярославле.
На фотографиях отчетливо получились ломаные линии окопов вдоль Волжской набережной, огневые точки на подступах к железнодорожному мосту через Волгу и сильные укрепления противника близ станций Филино и Урочь в Заволжье.
Чернели на снимках зияющие провалы среди городских кварталов в центральной части. Установили, что все колокольни города служат противнику огневыми точками, их насчитали всего до 400, главным образом пулеметных. Здания Духовной семинарии, вахрамеевской мельницы и
Видны были извозчики, три легковых автомобиля, велосипедисты-самокатчики и до эскадрона конницы. Два бронеавтомобиля, артиллерийские позиции у Демидовского лицея и церкви Николы Мокрого. Небольшое скопление публики наблюдалось на Некрасовском бульваре около повозки с плакатом. Лишь позднее перебежчики помогли расшифровать эту деталь: оказалось, что городские власти возили по улицам для устрашения и вразумления ярославских горожан тело расстрелянного военного комиссара Нахимсона.
На рябоватом просторе Волги, захваченном объективами воздушных фотографов, было почти пусто. Действовала переправа — буксирный пароходик волок плоскодонный паром в заволжский район Тверицы, находящийся у белогвардейцев. Какой-то остроносый пароходик притулился у самолетской пристани. И еще одно судно сиротливо чернело на стрежне, против здания Арсенала, между паромной переправой и стрелкой реки Которосли.
Это была забытая баржа-гусяна, походившая сверху на глубокую лохань. На дне ее валялись дрова, спали вповалку какие-то люди и чуть отсвечивала вода. На снимках баржа вышла плоховато — ее заволокло дымом пожаров, полыхавших на обоих берегах Волги. Рассматривая фотоснимки реки в районе боев, командир сводной эскадрильи Шанин особого внимания на эту баржу не обратил…
Чтимый в Поволжье Иванов день пришелся по новому календарю на 7 июля и совпал с воскресеньем.
Во всех двадцати церквах и двух соборах губернского города Костромы благовестили к ранней обедне. По случаю праздника не курились дымами трубы механического завода у вокзала, на Правобережье, не гремели по булыжным мостовым кованные железом колеса ломовых подвод, замерли визгливые пилорамы на лесопильне, и речной ветер свободно разносил звучную колокольную медь по дальним пригородам и присельям Костромы.
На паперти Успенского собора перешептывались нищие, убогие и калеки, приковылявшие затемно. Всяк знал свое место на ступенях и загодя старался оттеснить подальше от дверей всех тех, кто послабее и потише, особливо нездешних, пришлых.
Нищие сразу углядели опоздавшую даже к обедне супружескую чету крестьян-стариков в запыленной одежке-обувке, с сумками через плечо. Таким бы самое место — соборная паперть, а они внутрь храма поперли! Старик скоро поднялся с колен перед распятием, а женщина еще долго била поклоны, плакала и тихонько подпевала хору.
Замечено было, что руки у этой богомолки пухлые и чистые, самые барские, и супругу своему она шептала слова не по-нашему, он же ей отвечал сердито: «Ма шер, поторопись, нам пора».
Нищие удивились бы, узнавши, что для этой четы греется в одном городском особняке вода для ванны, раскрыты чемоданы с дорожными костюмами не крестьянского покроя и закладывается в тарантас пара лошадей. И кучер предвкушает немалые чаевые: подрядился довезти часа за три до села Красного, а это верст тридцать с гаком! Оттуда — вниз, рекой…
Где ж было догадаться нищей братии, что замеченный ими крестьянин не кто иной, как отставной обер-офицер Борис Сергеевич Коновальцев. Лишь сутки назад, в ночь на 6 июля, он вдвоем с супругой покинул мятежный Ярославль с особым поручением от самого Георгия Павловича Зурова, владельца поместья Солнцево. Поручение, с которым Коновальцев спешил в слободу Яшму, заключалось в том, чтобы немедленно найти там юношу Макария Владимирцева и вместе с матерью доставить к троюродному дяде-благодетелю в Ярославль, где полковник Зуров желал держать мальчика поближе к собственной особе.