Пассажирка
Шрифт:
— Почему нам нельзя лететь вместе? Это неправда, что не хватит денег!
— Послушай, Лиза. — Он начал нервничать. — Прежде всего я хочу, чтобы ты вела себя спокойно.
— Ладно… — Голос ее неожиданно стал холодным. — Итак, какова дальнейшая программа?
Он едва заметно вздохнул:
— Ты выходишь в Лиссабоне, ночуешь в гостинице, через два дня садишься в самолет… а еще через два дня будешь в Рио. Там тебя встречает Хассе… твоя сестра.
Он остановился, но Лиза докончила деловым тоном:
— Я
Под ее упорным взглядом Вальтер смутился.
— Да, — ответил он неуверенно.
— Понимаю.
— Вот видишь.
— Я понимаю больше, чем ты думаешь.
Он ничего не ответил. Их взгляды встрети лись, но оба сразу же отвели глаза и одновременно потянулись за сигаретами. Лиза ждала, что Вальтер подаст ей зажигалку, но тот, как видно, забыл о долге вежливости. Он закурил сам и встал у иллюминатора спиной к Лизе. Лиза взяла зажигалку. Рука у нее дрожала.
— Меня удивляет одно, — сказала она, помолчав. — Как легко у тебя получилось все это.
— Что именно?
— Как быстро ты отказался даже от попытки что-либо спасти.
Он обернулся.
— Ты это так поняла? Напрасно. Я только предложил выход из нынешнего тупика. Не больше.
— А что потом?
— Это я еще успею обдумать. Знаю только, что любое решение — и «да» и «нет» — дастся мне нелегко.
Он впервые сказал вслух то, о чем Лиза лишь догадывалась. Она пришла в отчаяние.
— Это ужасно. Еще вчера…
— Лиза… — перебил ее Вальтер. — Вчера я говорил: постараемся справиться с этим. Но сегодня… Положение все-таки изменилось.
— Я виновата сегодня не больше, чем вчера! Я вообще не виновата! Я была лишь…
— Хорошей надзирательницей. И честно выполняла свой патриотический долг.
— Я хотела быть хорошей немкой. Так же, как ты хочешь быть хорошим немцем.
Он посмотрел на нее с искренним изумлением.
— Ты не видишь никакой разницы?
— Нет! За четырнадцать лет ты ни разу не поинтересовался подробностями моей работы. А сейчас хочешь меня бросить! По причине, которая для тебя до сих пор вообще не существовала! Я не могу с этим примириться! Иначе… она оказалась бы права, говоря, что когда-нибудь и я пойму…
— Что? — Вальтер произнес это почти шепотом.
— Что свободен тот, кому нечего терять. Не заставляй меня убеждаться в этом! — Голос ее дрожал. — Это, только это было бы моим поражением! И ее настоящей победой! Не проигранная война, а… это!
— Лиза… — Вальтер был потрясен. — Ведь я еще ничего не решил. Я только сказал, что после всего случившегося жить вместе нам будет так же трудно, как… Моя жизненная программа…
— Твоя программа! — закричала она. — Почему ты молчал, когда мир принадлежал нам? Разве ты сидел в концлагере, как наши противники?! Разве ты протестовал против подлостей, которые творились?! Что ты делал согласно
Он сказал очень тихо:
— Разве быть человеком — так уж мало в эпоху, когда другие состязались в том, чтобы им не быть? Ты меня осудила. — Он улыбнулся. — Смешно, что меня осудила именно ты, и лишь за то, что я не спрашивал о прошлом. А может быть, ты права? Да. Мы, безусловно, слишком мало спрашиваем. Но я любил тебя. Мог ли я хоть на минуту подумать, что твои руки производили се-лек-ци-ю?! Черт возьми! Слово-то какое! Селекция! — Помолчав, он добавил: — Ты упрекаешь меня именно за то, что я любил тебя.
Он сел в кресло и опустил голову. Лиза как-то сразу поникла.
— Меня заставили… Вальтер… Я не сумела быть героиней!
Не меняя позы, он ответил:
— Странно! Эти слова мне очень знакомы. Не говорил ли я нечто подобное мистеру Бредли? Действительно. Я не был одним из твоих узников, потому что говорил, как и ты: я не рожден героем. Так же, как и ты… Значит ли это, что я мог очутиться… рядом с тобой? В той же роли?
Тут Лиза потеряла самообладание и с плачем бросилась на диван.
— Вальтер, — повторяла она сквозь слезы, — Вальтер…
Он встал и двинулся к 'двери, словно намереваясь убежать. Но не ушел, а лишь скаеал умоляюще:
— Лиза, не усложняй всего еще больше. Поверь, мне тоже тяжело. Я женился не на бывшей эсэсовке, а на хорошей немецкой девушке, немало выстрадавшей во время войны. Ты понимаешь? Это ужасно — так обмануться. А ведь могло получиться еще хуже. Я мог с таким же успехом встретить какую-нибудь Хассе или Эльзу Кох. Ведь не осталось никаких меток на руках, которые… производили селекцию. Эти руки могли меня обнимать. Черт возьми! Мне, можно сказать, еще повезло.
Она подбежала к нему.
— Мне не страшен ничей суд, кроме твоего. Ничей приговор, кроме твоего. Осуди меня, но останься со мной!
Вальтер отстранил ее.
— Лиза… Не требуй от меня приговора. Я не хочу быть твоим судьей.
— Ты уже стал им, — не сразу сказала она.
— Ошибаешься, Лиза. Еще ничего… уверяю тебя…
Она опять схватила его руку.
— Вальтер, не отталкивай меня!
— Не знаю… — сказал он устало, снова высвобождая руку. — Сейчас, во всяком случае, тебе придется сойти в Лиссабоне. Если ты не хочешь, чтобы эта женщина…
Внезапно успокоившись, Лиза перебила его:
— Хорошо. Я сойду. Я это сделаю… исключительно… ради тебя. Ты ведь знаешь, мне ничто не угрожает.
Лиза принялась собирать вещи. Она методично укладывала платья и кофточки, тщательно просматривая все тумбочки и ящики. Куда-то запропастился целлофановый чехол для обуви. Лиза поискала его, держа туфли в руке.
Нашла. Остались только мелочи на туалетном столике. Она стала собирать их, когда в дверь иостучали и вошел стюард.