Пассионарная Россия
Шрифт:
Иоанн сам участвует в пытках и убийствах подданных, вместе с ним – старший сын царевич Иоанн («Как бы для того, чтобы отнять у россиян и надежду на будущее царствование!» – пишет Карамзин), так что не будем проливать слезы сожаления у знаменитой картины И. Е. Репина. Останься жив старший сын Грозного, не известно, какую Россию мы бы имели…
Голод и мор помогали тирану опустошать Россию. Содрогаясь от ужаса при чтении страниц «Истории государства Российского», содержащих описание зверств опричнины, не пропустите «исторические раздумья» исследователя.
Замечательное в них проявляется умение H. М. Карамзина видеть сквозь время, абстрагируясь от своих симпатий и антипатий.
После жуткой сцены убийства Иваном Грозным «мужа храброго, именем Молчан Митьков» Карамзин предлагает следующее рассуждение:
«Таков был царь, таковы были подданные! Ему
А безжалостный Карамзин, отвлекший нас в сторону в начале своего рассказа об Иване описанием его действительных и мнимых достоинств, продолжает подбрасывать читателю все новые штрихи к портрету царя: его трусость, малодушие, полководческая бездарность, проявленные им во время набега на Русь орд хана Девлет-Гирея. И потом, после отмены опричнины, H. М. Карамзин, словно бы уже потеряв навсегда былое доверие к Ивану Васильевичу, подчеркивает: «Уже не было опричнины, но жертвы еще падали, хотя и реже, менее числом: тиранство казалось утомленным, дремлющим…»
«Тиран умер, как жил…» – спокойно уже констатирует историк в главе VII тома IX «Истории государства Российского», бесстрастно описывая последние дни жизни Ивана Грозного. И – беспристрастно – положительные моменты в его царствовании: строительство новых городов, продолжение внешней политики деда, успехи в торговле, умножении доходов царских за счет налогов и т. д.
Признает историк и объективные достоинства Ивана IV – «имел разум превосходный, не чуждый образования и сведений, соединенный с необыкновенным даром слова…»; был он часто «проницательный в государственной деятельности»; «любил правду в судах, сам нередко разбирал тяжбы», казнил утеснителей народа, сановников бессовестных, лихоимцев; «не терпел гнусного пьянства» – пьяных сажали в темницу (за исключением Святой недели и Рождества Христова); «не любя смелой укоризны, не любил иногда и грубой лести…».
Но… сам придумывал заговоры и казнил целыми семьями неугодных, поверг опричниной Русь в разор, нищету, страх и ужас. И заключительный абзац главы VII тома IX заслуживает того, чтобы его привести почти полностью: «… Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими; но имя Иоанново блистало на судебнике и напоминало приобретение трех царств могольских; доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы царя-завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования; отвергнул или забыл название мучителя, данное ему современниками, и по темным слухам о жестокости Иоанновой доныне именует его только Грозным, не различая внука с дедом, так названным древнею Россией более в хвалу, нежели в укоризну. История злопамятнее народа!»
Что к этому добавить? Только одно: чтобы учиться у истории ее нужно знать.
Выше была показана точка зрения на Грозного и его время так называемой дворянской историографии. Во второй половине XIX в. набирает силу уже буржуазная историческая наука. Историки «государственной школы» подошли к оценке царствования Ивана IV по-новому. «Эти ученые, – пишет современный исследователь темы В. Кобрин в книге «Иван Грозный», – изучали уже не столько события, сколько явления, стремились не только ярко описывать прошлое и находить в нем хорошие и дурные примеры, а познавать причины явлений, вскрывать закономерности хода истории. Историк этого типа как бы вонзал в живую ткань истории хирургический скальпель холодного анализа». Самым ярким ученым этой школы был выдающийся русский историк Сергей Михайловича Соловьев. По его представлениям, обстоятельно изложенным в многотомной «Истории России с древнейших времен», в ходе исторического развития России шла постепенная смена начал «родовых» новыми, «государственными». В этом, по его мнению, и состоял прогресс истории. Соловьев считал, что при всех жестокостях царя Ивана его деятельность была шагом вперед к победе «государственных» начал.
В то же время Соловьев резко и недвусмысленно говорил о казнях невинных людей, писал, что «не произнесет историк слова оправдания такому человеку» (на этих позициях в целом стоял и другой знаменитый русский историк, автор «Курса русской истории» В. О. Ключевский).
Концептуально с С. М. Соловьевым можно не соглашаться. Но его история – это прежде всего наука о людях, тем она и интересна.
Описание событий царствования
Разумеется, Соловьев не мог игнорировать негативные стороны правления Ивана IV.
И давая в целом положительную оценку деятельности Ивана Грозного и его политики, историк в то же время не оправдывает его жестокости и «тех поступков, которые назывались и должны называться своими, очень нелестными именами». «Более чем странно, – пишет он, – желание некоторых оправдать Иоанна; более чем странно смешение исторического объяснения явления с нравственным их оправданием». При этом С. М. Соловьев нередко дает психологическое объяснение поступков Ивана IV. Он пишет о «нравственном перевороте», происшедшем в молодом Иване под влиянием событий 1547 г., когда тот решил «покончить окончательно с князьями и боярами, искать опоры в лицах другого происхождения». Описывая жестокости похода Грозного 1570 г. на Тверь, Новгород и Псков, Соловьев старается объяснить их главным образом тяжелым психическим состоянием царя. С одной стороны, такая трактовка событий в известной мере оправдывала Ивана IV, с другой – была далека от объяснения действительных причин похода.
Взгляды С. М. Соловьева на политическую историю России XVI в. получили дальнейшее развитие в трудах С. Ф. Платонова и Н. П. Павлова-Сильванского (давно не переиздававшихся), которые увидели основу борьбы боярства против великокняжеской и царской власти в привилегированном землевладении аристократии.
Концепция опричнины как необходимого этапа в процессе укрепления Русского централизованного государства, представления о борьбе боярства и дворянства как о главном стержне политической истории средневековой России, об антицентрализаторских устремлениях боярства и антибоярской направленности опричнины надолго стали господствующими и в советской исторической литературе.
Это привело в 30-50-е гг. к непомерному преувеличении роли Ивана IV в истории России, – к идеализации его личности и деятельности, что особенно ярко проявилось в работах Р. Ю. Виппера, С. В. Бахрушина и И. И. Смирнова. К историкам присоединились писатели. На киноэкранах, страницах литературных произведений, театральных подмостках царя Ивана стали изображать только как великого патриота Руси, беспощадно расправлявшегося с изменниками – боярами. Даже гениальный с чисто кинематографической точки зрения фильм С. Эйзенштейна был концептуально лжив (Иван Грозный и палач Малюта Скуратов – чуть ли не единственные патриоты России) и потому не вечен. Что уже говорить о драматической дилогии А. Н. Толстого, оказавшейся слабой и в художественном отношении.
Постановление ЦК ВКП (б), в котором говорилось о «прогрессивном войске опричников», было опубликовано в 1946 г., но, судя по историческим и литературным сочинениям, какие-то негласные «рекомендации» были «спущены» гораздо раньше. Во всяком случае, в духе сталинской позиции оправдания массовых репрессий Ивана Грозного против своего народа выступали и упомянутые выше крупные историки, и авторы вузовского учебника по истории СССР 1939 г., и такие романисты, как В. И. Костылев, пухлый роман которого, откровенно фальсифицирующий историю, был удостоен Сталинской премии. Восхваление Грозного стало своеобразной демонстрацией благонадежности.