Пассионарная Россия
Шрифт:
Александр всю борьбу с Наполеоном воспринимал как свое личное дело, не русское только, а общеевропейское.
В ходе самой Отечественной войны 1812 г. он не стал ее военным руководителем (им безоговорочно признан М. И. Кутузов), оставаясь руководителем политики и дипломатии России.
Венский конгресс 1815 г, однако, принес много разочарований. Александр I продолжает искать пути к устойчивому объединению Европы в рамках разумных компромиссов. В сентябре 1815 г, еще до союзного трактата, Александр подписал вместе с австрийским императором и прусским королем знаменитый «Акт Священного союза», скрепивший «братство» европейских властителей, их подданные становились «как бы членами единого народа христианского». При этом, как разъяснял Александр, «Акт Священного Союза» был
Если же говорить о религиозных аспектах политики (и лично Александра Павловича), то следует отметить одну банальность: в данном случае его недостатки стали продолжением достоинств. Александр не сумел увидеть большую пользу – для развития духовности и нравственности народа – Церкви, свободной от прямого воздействия царственной власти. Представление о религии как одном из орудий властвования над общественной массой, о церковной организации как органе государства в управлении страной было взято им от Петра I, унаследовано от XVIII в. Именно петровская синодальная реформа получила свое развитие. При этом Александр стремится поднять материальное положение и уровень образования духовенства. И в то же время – еще больше бюрократизирует церковное управление. Основной принцип всей его церковной политики, основы которой были заложены им еще в первой половине царствования, по меткому выражению А. Е. Преснякова, – «вероисповедный индифферентизм», крайним организационным выражением последнего явилось учреждение 1817 г. Министерства духовных дел и народного просвещения. И из России, и из Европы Александр пытался сделать единую «христианскую семью».
«Императором Европы» прозвали его русские патриоты, укоряя за чрезмерное увлечение европейскими делами в ущерб российским, коими управлял тем временем Кабинет министров во главе с Аракчеевым.
Александр же на европейской арене искал применения своих переустроечных планов, чтобы затем вернуться к преобразованию своей империи на тех же началах.
«Когда думаю, как мало еще сделано внутри государства, то эта мысль ложится мне на сердце, как десятипудовая гиря, от этого устаю», – говорил Александр в 1824 г.
Неудовлетворенность реформаторской, переустроечной деятельностью порождает усталость и депрессию. «Продолжительным затмением» назвал последние годы его царствования один из современников. Так мог бы назвать свой роман «Александр I» Д. С. Мережковский, хотя писатель явно расположен к своему герою. Вот какой портрет его воспроизведен в романе:
«Белые, в пудре, вьющиеся волосы, цвет кожи бледно-розовый, как отлив перламутра, темно-голубые глаза с поволокою, прелестная, как будто не совсем проснувшаяся улыбка детских губ».
В конце романа Д. Мережковский вновь обращается к описанию облика Александра и предлагает взглянуть на него, уже умершего, глазами равнодушного медика: «Никогда не видывал человека, лучше сотворенного, – <…> руки, ноги, все части могли бы служить образцом для ваятеля. А когда-то, кожа – как у молодой девушки».
Два «портрета», а между ними – жизнь.
Роман – о последних ее годах, однако многие предыдущие даны в упоминаниях основных действующих лиц.
Красиво начинал император Александр. «Но верил же когда-то, что все будет по-новому, – вспоминает он на страницах романа. – Что бы ни говорили обо мне, я в душе республиканец. Если не отрекся от самодержавия тотчас же, как вступил на престол, то только потому, что раньше хотел, даруя свободу России, произвести лучшую из всех революций – властью законною. Помешало Наполеоново нашествие. Но, по освобождении от врага внешнего, не вернулся ли к мысли об освобождении внутреннем? Что же такое – Священный Союз, главное дело жизни его, как не последнее
«Кнут на вате» – чье-то слово о нем из доноса тайной полиции.
Как соль на рану.
Веселый, приветливый, умевший быть необычайно обаятельным (говоря словами Сперанского, «сущим прельстителем»). И, в то же время – такие, например, признания, сохраненные современником: «Веришь ли, друг, такие бывают минуты, что разбить бы голову об стену!»
Искреннее желание сделать что-то великое для России, для народа. И постоянная неуютность, дискомфорт на троне, стремление «подумать о душе», уйти, как солдат после 25-летней службы (это уже незадолго до смерти), в отставку.
Д. С. Мережковский дает такую реплику Александру в диалоге с князем Голицыным: «Не поверят, не согласятся, не отпустят живого… Как же быть, а? Мертвым притвориться, что ли? Или нищим странником уйти, как те, что по большим дорогам ходят, – сколько раз я им завидовал?».
И далее, вспоминая этот свой разговор с Голицыным об отречении от престола, Александр задумывается: «Не начал ли он строить башню, положив основание, и не мог совершить? Не вся ли жизнь его – развалина недостроенного здания?».
Постоянная депрессия, неуверенность в полностью выполненном долге государя, страх, стремление отречься от престола. И при этом абсолютное владение собой. Многие современники отмечали «удивительное присутствие духа», характерное для Александра в самые трудные (и объективно, и субъективно) дни и часы: «… ни единой черты, обличающей внутреннее положение растерзанной души его».
Это качество – семейное: отвлекаясь от романа Д. Мережковского, сравним и поведение Александра II, смертельно раненного, умирающего, и поведение Николая II – в момент отречения, в минуты кровавой казни в «доме Ипатьева» (об этом – в последующих очерках).
Чем утешал себя Александр I накануне смерти? «… Смерть тоже отречение, и, может быть, лучшее». Мысль о том, что «будучи сам несчастным, пытался делать других счастливыми». А что сделал? «Всю Россию – военным поселением…».
Безжалостен Д. С. Мережковский к Александру I. В чем-то ему симпатизируя, грустя над неосуществленными его мечтами, он показывает в конечном счете бессмысленность его жизни как государя… И пытается понять причины его неудачи.
К романтическим мечтам Александра, тогда будущего императора, Д. С. Мережковский обращался еще в пьесе «Павел I». Великий князь признается в беседе с женой, великой княгиней Елизаветой: «Ах, единая мечта моя – когда воцарюсь, покинуть престол, отречься от власти, показать всем, сколь ненавижу деспотичество, признать священные Права Человека <…>, даровать России конституцию, республику – все, что хотят, – и потом уехать с тобою, милая, бежать далеко, далеко…». В юности – на берега Рейна, незадолго до смерти, вновь возвращаясь к этой мечте, – в Ливадию, купив там поместье. (К этой мысли Александр часто возвращается на последних страницах романа Д. С. Мережковского «Александр I».)
В этом романе, наряду с темой личной драмы императора, есть еще две сквозные темы, которые мы в наших очерках не можем, да и не хотим обойти: Александр и Аракчеев и Александр и декабристы (о ней – в другом очерке).
На теме «Александр и Аракчеев» хотелось бы остановиться подробнее здесь. Характер взаимоотношений Александра с Аракчеевым весьма занимал Д. С. Мережковского во время его работы над романом «Александр I». Аракчеев при государе Александре ходит в любимцах. «Я – друг царя, – говаривал, – и на меня жаловаться можно только Богу». «Откуда такая привилегия, такой фавор?» – задумывается писатель. И выводит его из детства Александра, бывшего, как и его братья, у Аракчеева «на воспитании». Приводит такой эпизод, как бы глазами князя Валерьяна Голицына, стоявшего офицером Преображенского полка на карауле в Зимнем дворце и вспоминающего спустя годы об этом: два великих князя, Николай Павлович и Михаил Павлович, тогда еще совсем юные, сидя на подоконнике, шалили, ребячились. Вдруг кто-то шепотом произнес – «Аракчеев!» «И великие князья, соскочив с подоконника, вытянулись, как солдаты, руки по швам». Так, дескать, и Александр в юности побаивался Аракчеева.