Пастух Земли
Шрифт:
Конечно, то, что он говорил, вкладывали в него отнюдь не боги, а приближённые сановники, вроде стоящих тут же поодаль управляющего дворца Эпшума и настоятеля храма Пиненкир Хуту-Налаини. Которые, с свою очередь, несли слово великих Маргуша. Но слова эти бессильно прозябали бы во мраке, не озвучивай их Святой человек.
Теперь вельможи, как обычно, заранее прекрасно знали, что далее скажет царь, потому спокойно стояли в годами отработанных почтительных позах — высокий, худой, с угловатым лицом и жидкой бородой Эпшум, и низенький, толстенький, улыбчивый и ухоженный
— …Потому я отказываю народу ариев в разрешении поселиться в пределах страны нашей.
Это было похоже на визгливый вопль, нежданно грянувший посередине тихой пристойной беседы почтенных людей.
Как только роковые слова прозвучали, Бхулак посмотрел не на Святого человека — знал, что это бессмысленно, а на управляющего дворцом. Лицо опытного царедворца оставалось бесстрастным, но это ещё не значило, что он заранее знал о словах царя — в душе он мог быть потрясён, лишь сохраняя привычную маску. Как и Хуту-Налаини, тоже по виду не обеспокоенный, всё так же благостно улыбающийся, хотя маленькие глазки его, похоже, тревожно забегали.
Но остальные придворные и высокие гости выражали явное недоумение — молча переглядывались и топтались на месте, очевидно, не слишком понимая, как нужно сейчас себя вести.
— Я принял это решение согласно воле богов, — продолжал между тем говорить Святой человек всё тем же иномирным голосом, раздававшимся из-под таинственно поблёскивающей в свете лампад драгоценной маски. — После моего священного брака с великой богиней, я, перерождённый, объявлю об этом всему народу Маргуша на большом пиру в честь праздника начала года.
Вообще-то, управляющий передал Заратахше, что именно на пиру, венчающем весенний праздник, Святой человек объявит, что ариям разрешено поселиться в стране. И сегодняшний сбор во дворце для внимания важному царскому слову оказался неожиданным.
А царь, величество развернувшись, удалился за завесу из роскошной ткани, закрывавшую дальнюю часть ниши.
Бхулак нашёл глазами Заратахшу, который и сам уже спешил к нему, невежливо расталкивая гудящих, словно рой диких пчёл, придворных. Заотар надел на царский приём свои лучшие церемониальные одежды, обильно расшитые золотыми бляшками, с золотыми же гривнами на шее и браслетами на руках. Но лицо его было ожесточённым.
— Нас предали! — бросил он, приблизившись к Бхулаку.
— Кто?
— Это мог быть только Эпшум! — сквозь зубы злобно проговорил Заратахша.
— Нет, это был не я, о достославный посол, и ты, великолепный тамкар великого царя, — раздался позади скрипучий и холодный голос.
Управляющий дворцом, который только что был в другом конце огромного зала, появился перед ними, словно возник из воздуха. И лицом, и повадками он походил на парящего над местом смерти огромного грифа.
— Для меня слова Святого человека такая же неожиданность, как и для вас, — продолжал Эпшум.
Его неприятный
— Но что же тогда случилось? — спросил Бхулак.
— Мыслю я, что случился преподобный Хуту-Налаини, — скрипучий голос вельможи звучал столь же бесстрастно, но теперь в нём угадывалась злобная ирония, а в тёмном горбоносом лице с острой бородкой — хищная ухмылка. — Как мне доложили, вчерашним вечером он просил даровать ему час общения со Святым и обрёл просимое…
Нельзя сказать, что Бхулак был потрясён известием — в этом деле удар мог последовать с любой стороны. Однако он, скорее, подозревал бы в связях с Невидимыми управляющего, чем жреца, который производил впечатление недалёкого жизнелюбца. Но это, конечно, могло оказаться и очень умело созданной маской.
— Что же теперь, о великий? — встревоженно спросил сановника Заратахша.
— Есть ещё ночь, день и ещё одна ночь до весеннего пира, — ответил Эпшум. — Однако простите меня, я бы с радостью побеседовал с вами подольше, но меня призывают мои обязанности.
Сделав прощальный жест, сановник отошёл.
— У меня тоже срочные дела, — сказал Заратахша, и Бхулак понимающе кивнул.
Они пошли к выходу из дворца мимо группок оживлённо переговаривающихся лучших людей Маргуша, среди которых явственно витала смутная тревога. Вообще-то, идея поселить на безлюдных приграничных территориях арийцев большей части здешнего народа нравилась. Память о древнем родстве ещё жила — ведь Маргуш создавали смешавшиеся с местными племенами пришельцы и с юга, и с севера, из степи. А начало все эти потоки брали из самой Аратты. Здесь молились и арийским богам наравне с теми, которых почитали люди Элама и Двуречья. Кроме того, арии славились верностью слову. А ещё получать их отборный скот в обмен на маргушские товары было достаточно выгодной торговлей.
Но главное — собравшиеся во дворце люди, конечно же, понимали, что решение Святого человека выгодно прежде всего млеххам, которых тут не любили, хоть и сотрудничали с ними.
Бхулак слегка удивился, заметив среди роскошно одетых людей с умащёнными благовониями и аккуратно подбритыми бородами, слоняющегося с блаженным видом давешнего грязного и растрёпанного нищего. На плече его, словно прилипнув к нему задом, так и сидела кривляющиеся обезьянка. Впрочем, почему бы ему тут и не быть — как личностей, причастных к потустороннему миру, даэвона свободно пускали в любой храм, а ведь царский дворец таковым и являлся.
Бхулак тут же забыл о дурачке, увидев, как в глубине зала к стоящему в окружении богато разодетых купцов настоятелю храма Пиненкир подошли двое стражников и стали ему что-то говорить. Они стояли у одной из колонн, четко видимые в потоке солнечных лучей из светового колодца наверху. Но что именно они говорили, слышно, конечно, не было, хотя жесты Хуту-Налаини выдавали раздражённое недоумение. После короткой беседы он, пожав плечами, отправился куда-то между стражами. Купцы провожали их взглядами.