Пастухи призраков
Шрифт:
– Делаю искусственное дыхание, – пояснил он, – челюсти зажаты….
– Уже делала. Ерундой занимаешься, отвали, я сама.
Массаж сердца тоже не помогал, но создавал иллюзию контроля над ситуацией.
Раздался звонок.
Вместо расхристанной скорой помощи вошёл невысокий худощавый человек, смуглый, с узким лицом и невероятными усами. Он принёс запах одеколона, пряный с черносливом – сигар, трёхколёсный велосипед и торт в строгой коробке с шёлковой лентой. Димка впустил его без вопросов, душой потомственного военного признав старшего по званию.
– Иннокентий Германович, мой папа, – механическим голосом представила Лена.
Быстро вникнув в происходящее, Иннокентий потребовал банку, мазнул ободок кончиком пальца.
– Где вы это взяли?! Некогда, потом.
Облизал палец и лёг рядом с телом, безмятежно распластавшимся с пеной на губах.
– Скорую не пускать! – глаза Иннокентия закатились, так что стали видны голубоватые белки.
– Отрубился, – прокомментировал Димка. – Чтобы двое ужрались мазью от диатеза – никогда такого не видел!
Снова звонили в дверь.
– Скорая, – вздохнула Лена. – Иди и не пускай. Ты мент, вот и не пускай!
– Не будь идиоткой! Одного жмурика мало, двоих хочешь? – взвился Димка.
Лена вытолкнула его в прихожую.
«Бу-бу-бу», – донеслось из-под двери. – «…ложный вызов…». «Да вы знаете, с кем говорите…». «Бу-бу-бу…». Лена сидела на коленях, тупо глядя перед собой. Воцарилась минутная тишина: скорая и Димка собирались с аргументами. На папином лице одна за другой вспыхивали глубокие царапины, кровь подмочила усы, устремилась струйками на снежной белизны пиджак. Прежде, чем Лена успела как-то отреагировать, Рома сел, будто подброшенный изнутри. Правда, он тут же со стоном улёгся вновь, но взгляд прояснился, а губы и щёки быстро приобретали нормальный цвет.
– Привет… – прошептал он хрипло.
Иннокентий легко поднялся, тыльной стороной ладони утёр кровь, стряхнул с рукава пиджака пылинку, кивнул Лене с Ромой и вышел в коридор. Его тихий голос перекрыл Димкины визгливые крики и ворчание медработников.
***
Лена, Рома и Дима смирно сидели напротив Иннокентия, пьющего чай. Умостившись в Иннокентиевых ногах, Фанта клянчила торт, сверля собачьим взглядом. С покрытым багровыми отметинами лицом, невероятно закрученными над бородкой усами и в пиджаке с кровавыми подтёками Иннокентий выглядел пиратом. Взгляд его был безмятежен, но на дне зрачков стыла задумчивость.
Рома делился впечатлениями:
– …к горлу подступило, на глазные яблоки сильно надавило изнутри. Сделалось темно, не так, как если закрыть глаза – тогда всё равно белые мушки мелькают. Темнота была… такая… густая, не отсутствие света, скорей вещество. В этот момент я страшно перепугался, почему-то первая мысль была, что я умер. Я подумал: "Я умер, но как же так? Бац, и всё?!". Затем подумал, что умирать не хочу и, соответственно, начал как-то двигаться, чтобы ожить. Толку никакого, вишу, и точка. Потом появился свет. Зелёный, точно от лампы с абажуром. Свет шёл снизу, я как-то сумел опустить голову, и офигел. Под домом текла река, больше всего это было похоже на реку, хотя состояла она из света. Меня стало туда затягивать, а я не возражал, наоборот. Знаете, я разный кайф пробовал, но рядом с этим ничего и близко не валялось. Наверно, нужны какие-то овердозы, верная смерть. У меня мелькнула мысль, что человек на подобный кайф не рассчитан, однако тогда перспектива скоропостижно слиться с вечностью показалось мне справедливой ценой за возможность испытать такое. Только мне быстро стало не до того. Сзади навалилось что-то тяжёлое, вцепилось в затылок. Я по-настоящему испугался, начал биться изо всех сил, пытаясь вырваться, у меня вроде получилось, даже зрение вернулось, почти нормальное, хотя всё равно немного в зелёных тонах. Тут как раз вбежали вы с Димкой, я попробовал до вас докричаться…. Между прочим, Дим, у тебя была собачья голова. И человеческая, и собачья одновременно, длинная рыжая морда, ушки такие провисшие… вспомнил, «колли»!
Лена тоже кое-что вспомнила: как встретив недавно в парке Татьяну Викторовну с Кешей, Нюся принялась верещать, что это
– Фигню молотишь! – неожиданно злобно оборвал Рому Димка.
– Блин, ну прости, что тебе не понравился мой глюк, в следующий раз буду галлюцинировать по твоему заказу. И в этот момент то, что на меня напало, оказалось передо мной. Сначала оно походило на тёмную массу, но когда я пригляделся, сформировалось в нечто вроде зверя. Я понял, что это – волк, он прыгнул на меня, в глазах потемнело, и я стал обмякать потихоньку. Меня взяла обида, что умру вот так глупо, я начал вслепую пулять фиг знает, чем, в это фиг знает, что, и, очевидно, помогло, потому что зрение снова настроилось. Волка по близости не наблюдалось, зато рядом кружила ворона. Я удивился, откуда ворона, да ещё такая огромная, и очнулся. Да. Очнулся. Наверное, не совсем. Потому что, Иннокентий Германович, вы лежали рядом, а у вас на груди ворона сидела. Я понял, что это не может быть так, тряхнул головой, и прошло. Иннокентий Германович, ведь это вы меня вытащили? Не представляю, как, но огромное спасибо! Чем бы та тварь ни была, уверен, она собиралась меня… сожрать.
Лена вышла на балкон, не сомневаясь, что именно увидит: на берёзе чернел птичий силуэт. Крупная птица. Когда отец приходил в гости, за окном всегда объявлялся такой силуэт, а когда они с отцом гуляли, нечто подобное накручивало виражи в небе. Последний трамвай, радостно грохоча, полз в депо. Ему вторили оконные стёкла. Могильщик Алексей вёл Басю, пса, размером и характером напоминавшего бульдозер. Значит, в парке никого не осталось.
– Высматриваешь волка? – поддел Дима из кухни.
– Нюся серьёзно думает, что ты – собака, тебе Татьяна Викторовна не рассказывала? – невинным голосом спросила Лена. Инстинктом чувствуя, как булавка пронзает болевую точку, она надавила гипотетическим пальцем, наслаждаясь. – Зовёт тебя «дядя собака». Интересно, почему?
Реакция Димы оказалась столь же неадекватной, как у Татьяны Викторовны. Буркнув, что ему завтра на работу, и, раз жрать дерьмо кончили, то ему пора спать, он ушёл, окатив напоследок Рому ненавистным взглядом.
– Он всегда такой обидчивый? – рассеянно удивился Рома.
– Тяжёлый характер, сам страдает, – хмыкнула Лена.
Рома прыснул.
– Лидка считает, что карма проявляет себя через характер: если она плохая, то характер настолько паршивый, что, чего бы ты ни делал, станет хуже, и тебе, и окружающим. И если ничего не делать, станет хуже. Мой случай, по её мнению.
– У тебя плохая карма? – поинтересовалась Лена устало.
– А то! Это Лидку во мне больше всего и бесит. Послушать Лидку, так карма заразна, вроде насморка, соответственно, лёжа перед компом у них на чердаке, я свожу на нет кармические заслуги всего семейства. Прямо я собой даже горжусь.
– Всё это прекрасно, – перебил Иннокентий. – Но мне до крайности любопытно, откуда у вас, ребятки, зелёная мазь.
Лена поведала старую притчу о Гале и неопознанной банке.
– Я её и по аптекам возила, и на рынок к китайцам ездила... Будете смеяться, даже Ваню навестила, и он вспомнил, что поил Галку чаем, потому что та стояла вся такая замёрзшая, но мази он Галке не давал, они чай с печеньем пили, зайчики мои, безо всякого варенья. Что мне, снова дёгтем мазаться? Мазь Ромка, считай, прикончил.
Рома недоумённо на неё воззрился.
– Дёгтем?!
– В самом деле, зачем же дёгтем? – приподнял бровь Иннокентий.
– Пап, ты забыл. У меня аллергия на работу. Кожная. Или работаю и чешусь, или не чешусь и не работаю, но жрать нечего, прямо дилемма.
– Я давал тебе координаты неплохого дерматолога.
– И я к ней сходила, пап. В моей жизни было куда больше дерматологов и аллергологов, чем мне бы хотелось, но реальность такова, что или эта мазь, или дегтярная настойка. Хоть бы название узнать…