Пастырь Добрый
Шрифт:
И батюшка снова начал говорить, какое это трудное дело: отдать себя Богу. Что труден и скорбен путь, ведущий к Господу, что только с Божьей помощью мы можем идти вперед. Предоставленные самим себе, мы в самом начале погибли бы. Что нужно ежеминутно вопить ко Господу: помоги, Господи! Помилуй, меня, немощную! Молиться нужно только о том, чтобы Господь помиловал тебя. Просить у Бога прощения в грехах; просить дать силы жить; дать силы исправиться и служить Богу, как Он того желает. Благодарить Его непрестанно за Его великое долготерпение и милосердие — и все. Просить же для себя радостей душевных и телесных благ не следует.
Батюшка старался объяснить мне, что человек в жизни должен совершенно забыть себя, быть как бы чужим для самого себя. Он должен жить скорбями, радостями, переживаниями каждого человека, с которым Господь поставил его.
Также и душа в молитве должна совсем забыть себя и помнить только Господа своего, горячо просить Его оказать ей милость: научить ее, как нужно любить Его, что нужно делать для Него.
— Совсем–совсем забыть всю себя совершенно и жить только жизнью других, — продолжал батюшка. — О себе никогда не вспоминать, себе ничего не желать. Забыть себя, свое «я», забыть совсем и свою душу, ее желания, ее стремления. Помнить твердо только одно: служить изо всех сил и больше сил своих Господу Богу своему, служением ближнего, любя его больше, нежели самого себя. Поняла?
— Ух, батюшка, да еще как! Только очень это трудно. Ужас, как трудно!
— Так вот Господь послал вам эти симфонии для утешения, для поощрения. Понимаете ли теперь, что таких радостей, такой неизреченной милости Божьей просить для себя нельзя. Это великая милость Божья вам была дана. Итак знайте, что просить симфоний и даже только желать их — грех, большой грех. Кайтесь в этом о. Константину.
И действительно, как редко и мало людей думает так, как думал батюшка, великий старец о. Алексей. И как многие его осуждали, говоря, что Маросейка перешагнула все ступени добродетели и сразу стала на самую высокую — любовь. Что так легко впасть в прелесть, и что нельзя брать духовную жизнь сверху, нужно брать ее снизу. Сначала нужно очистить душу от страстей; стараться приобрести для души своей смирение, терпение и т. д. Потом полюбить ближнего, а потом полюбить уж и Бога. Рассуждая так, люди эти забывали, что прелесть донимает людей духовных больше тогда, когда они стараются всеми силами любить Бога, но сами себя все же любят больше ближнего своего. Великий же наш старец о. Алексей учил так: сначала любовь к Богу, через нее, как последовательное желание угодить Богу — любовь к ближнему, а затем переделывание себя для ближнего.
Много раз батюшка говорил об этом, и чуть это коснется другого человека или я что–нибудь сделаю не в духе этого учения, батюшка, бывало, сейчас напомнит:
— Ведь по нашему с вами служить Богу значит не думать о том, что ожидает нас там, не из–за страха или награды, а ради любви и желания угодить Ему. — И получив утвердительный ответ, он, довольный, прибавит: — Ну, конечно, у нас с вами иначе и быть не должно.
Как–то прихожу к батюшке, а он меня спрашивает, знаю ли я Иисусову молитву?
— Я о ней немного читала, батюшка.
— А говорите вы ее?
— Нет, батюшка.
— Почему?
—
— О. Константин ничего не говорил вам про нее?
— Нет, батюшка.
— А книжку «Странник» не читали? [285]
— Нет, батюшка.
— Хорошая, замечательная книжка.
285
См. прим.
При этих его словах мне ужасно захотелось прочесть ее.
— Я вам ее дам почитать, только две учительницы у меня ее взяли; как принесут, так вам дам. Книжку прочтите и молитву Иисусову говорите. Говорите ее просто во всякое время, сколько сможете за день. Где бы вы ни были, что бы вы ни делали, говорите! «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную!» Только смотрите, совсем–совсем просто. Не думайте и не старайтесь ни о чем. Избави вас Господь стараться, чтобы вышло что–нибудь. (Я всегда говорила про молитву: выходит). Я это запрещаю. Чтобы никогда и мысли у вас об этом не было.
Тогда я еще не знала учения о молитве Иисусовой и потому не совсем понимала, почему батюшка велел говорить ее просто. «А как же иначе?» — думалось мне.
— Спросите на это позволение о. Константина, — добавил он.
В этот же день все рассказала о. Константину и спросила, можно ли мне читать ее.
— Нет, пока не время, — ответил он.
Вскоре прихожу к батюшке. Он сразу говорит:
— А учительницы книжку не принесли еще.
— Да я, батюшка, достану ее, не безпокойтесь.
— Ну, что о. Константин?
— Не позволил, батюшка, читать молитву.
— Не позволил? Ах, он этакий! — сказал он, улыбаясь. — Ну, нечего нам с вами делать, не будем, — добавил он покорно, хотя чувствовалось, что он считает это дело очень важным для меня.
Прошло несколько дней. Я книжку прочла. Не скажу, чтобы она мне очень понравилась. О. Константин дал на это как–то нехотя свое благословение. И вот батюшка опять спрашивает:
— А как наша молитва?
Я с удивлением посмотрела на него.
— Ведь о. Константин не позволил. А книжку я, батюшка, прочла.
— Понравилась?
Я не смела сказать правду.
— Д–да, батюшка, только я ее не совсем понимаю, наверное, не так она мне нравится, как многие другие, которые приходилось читать.
— Нет, книжка хорошая, очень хорошая. Вы наверно невнимательно прочли ее.
— Наверно, батюшка.
— Ну, а молитесь как?
— Да, батюшка, я не знаю, что мне делать, — с отчаяньем сказал я, не видя выхода из моего положения.
— Надо о. Константина спросить.
— Да я же, батюшка, спрашивала его.
— Еще раз спросите и скажите, что я вам это советую.
Пошла, сказала. О. Константин подумал и ответил:
— Нет, я нахожу, что пока еще не нужно.