Пастырь Добрый
Шрифт:
После Литургии у Батюшки бывал постоянно полный поднос просфор. Эти просфоры Батюшка раздавал народу. Он их просто так не давал, а постоянно покопается, покопошится, переберет просфоры пальчиками, иногда долго–долго, как будто чего–то ищет. И верно ищет, так как не раз взглянет на этого человека, который стоит перед ним и благословит просфорой его с каким–нибудь словом.
Я стала тяготиться, что мама и сестра не знают, где я, и что живу без всяких средств на иждивении Батюшки. Сказала о своей тревоге Батюшке, а он сначала не велел ни маме, ни сестре ничего говорить и к ним не пускал. «Учишься и учишься, и безпокоиться тебе нечего, а что на моем иждивении тоже не безпокойся: ты ведь моя и я тебе заменяю отца и мать», — так утешал меня Батюшка. Снова начала безпокоиться, что я не работаю и как бы куда ни услали, как безработную. Многие из Батюшкиных духовных детей предлагали мне работу, но Батюшка не благословлял. Наконец, Батюшка сказал одной: «У вас узлами и возами дают (тогда были пайки и карточная система),
Однажды после Литургии служил панихиду о. Лазарь. Кто–то прибегает за мной и говорит: «Манюшка, Батюшка немедленно зовет тебя». Я помчалась тут же. Батюшка спрашивает: «А кто, Манюшка, служит панихиду?» — «Отец Лазарь», — отвечаю ему. «А ты хорошо знаешь порядок панихиды?» — «Да, знаю». — «Ну, расскажи по порядку, как она служится?» И я, точно сдавая экзамен, отвечала Батюшке. А потом он мне говорит: «Беги скорее к о. Лазарю и расскажи ему, как служится панихида, а потом вернись и скажи мне, как он это принял». — «Но ведь он, может быть, еще не закончил и неудобно будет во время службы передавать?» — «Ничего, скажи ему, что так велел Батюшка». — «Батюшка, ведь он священник, а я девчонка. Как же смею его учить?» — «За послушание все сделай как я тебе велел». Бегу со всех ног. Так как записок было очень много, то еще не было шестой песни канона и еще не пели «Со святыми упокой». Я прервала о. Лазаря и начала ему все рассказывать, как служится панихида, добавив при этом: «Так велел Батюшка вам передать». О. Лазарь со смирением выслушал меня и сказал: «Благодарю. Скажи Батюшке: все в точности исполню». Снова бегу к Батюшке. «Ну как, Манюшка, рассказала ему порядок панихиды?» — «Да, да, все рассказала, Батюшка». — «А к чему прибежала?» — «Еще не пели «Со святыми упокой»». — «Как, прервана была панихида?» — «Да, я прервала, и рассказала все по порядку». — «Ну, что он сказал?» — «Он выслушал со смирением и велел вам передать, что он очень благодарит вас и что все–все исполнит как вы велели». Батюшка потер ручки и было видно, что он доволен, и сказал: «Вот, если бы у всех вас было такое смирение и послушание как у о. Лазаря, мне и труда бы не стоило ввести вас в Царство Небесное, а то все борьба с окаяшкой да яшкой».
У Батюшки были большие голубые выразительные глаза, взгляд которых вряд ли кто выдерживал. Глаза были точно небо и отражалась в них сплошная любовь и милосердие. Эти глаза, проглядывая всего человека, то расширялись, то сужались. А во время молитвы из них сыпались точно бриллианты, и так светились, что порою и не взглянешь, не смеешь взглянуть!
Очень любил Батюшка часто благословлять, когда с ним стоишь или около него, его руки непрестанно благословляли и никогда не уставали. Божие благословение он не скупился подавать всем! Даже в своем предсмертном слове он сказал: «Те руки, которые непрестанно благословляли всех, теперь скрестились на груди».
Хочется рассказать о своем исцелении.
Евангельская кровоточивая женщина в страхе сзади прикоснулась к Господу, и стал ток крови ее. Так и я, страдавшая тою же болезнью, за святые молитвы Батюшки получила исцеление и в 34 года я уже была свободна. Батюшка дорогой не гнушался мною грешницей. Он говорил: «Твоя болезнь три дня». Я постоянно несколько дней лежала пластом, а он, дорогой, приходил ко мне и причащал. Если же я поднималась и, вся качаясь от слабости, шла в храм, то он сейчас же позовет на исповедь. «Батюшка, я еще больна». — «Ничего, голубушка, и кровоточивая тоже была больна, но Господь не возгнушался ею, только заставил ее исповедовать милость Его и показать людям свою веру. И тебя Господь исцелит, только веруй». «Батюшка дорогой, как хочется освободиться от болезни этой, она меня изнуряет и мне трудно с хором петь». — «Проси Матерь Божию. Она тебя любит». — «Батюшка, а вы попросите Ее». — «Ну, давай вместе. Она скорее услышит». И вот в 34 года я была здорова за св. молитвы Батюшки.
Как раз под Крещение я заскорбела, что болезнь моя пришла, В скорби бросилась к Батюшке: «Батюшка дорогой! Я больна и завтра не встану!» Батюшка пристально на меня посмотрел и заставил меня потихоньку повертываться, как вертятся манекены. А сам в это время все крестил меня и все мои члены, а потом помазал маслом, как во время соборования. Затем приголубил меня, поцеловал в голову и сказал: «Ну, а теперь будешь здорова!» Болезнь моя остановилась. Утром просыпаюсь, и радость на сердце: здорова, болезни нет! «Батюшка дорогой! — бросилась я к нему со слезами, — я ведь здорова. Спасибо вам. Матерь Божия и Господь за ваши св. молитвы исцелили меня!» — «Ну, а ты молчи и молись, никому не сказывай, а потом мы с тобой отслужим благодарственный молебен дома в комнатке, чтобы никто не знал. А ты молчи. Слышишь?» — «Слышу, Батюшка». — «Будешь молчать?» — «Буду, Батюшка, буду!» — «Ну, то–то!» И с тех
Пропал у меня совсем голос: ни петь, ни говорить не могла. Очень была обезпокоена этим. Врач сказала, что продолжительное время придется не только оставить пение, но запрещается и разговаривать. «Дело серьезное», — сказала она мне. «Я сама поговорю с Батюшкой о вас, чтобы он освободил вас от этого послушания». Снова тревога в моем сердце, и Батюшке будет скорбь. Зовет меня Батюшка и говорит: «Посмотри на меня, Манюшка». — «Батюшка, боюсь на вас смотреть: из ваших глаз сыплются бриллианты, и я не могу выдержать этого света». — «Не бойся, посмотри», — ласково проговорил он, и взял меня за подбородок. Я взглянула и заплакала: «Батюшка, что же вы весь в свете–то, — крикнула я, — весь сияете!» — «Да нет, это я так хорошо умылся, а потому и светлый стал». — «Да нет, Батюшка, я вижу на вас сияние». — «Ну, а ты молчи и никому не сказывай. Ишь ты, ведь все заметит! Ну, открой–ка мне свой ротик–то», — ласково проговорил он, поднявши мой подбородок. Я открыла рот, но глаза закрыла, боялась на него взглянуть. И вдруг я почувствовала Батюшкины уста около своих уст, он дунул мне в рот, сказав: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа исцеляется раба Божия девица Мария». — «Батюшка, я боюсь». — «А ты не бойся», — ласково–ласково произнес он, держа мой подбородок, снова повелевает открыть рот, и снова и снова произносит те же слова: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа исцеляется раба Божия девица Мария». А потом ручками потер мое горло, как бы прощупывая что–то, твердо вдавливая свои пальцы, крестил, а затем помазал маслом и сказал: «Ну вот и все, вся операция. И пой и прославляй Господа. Только никому ничего не сказывай, не болтай, молчи. Мы с тобой только знаем и все! Будешь молчать?» — «Буду, Батюшка, молчать». — «А если не будешь молчать, Матерь Божия отнимет у нас с тобой благодать. Поняла?» — «Поняла, поняла, Батюшка!» — «А если врач тебе скажет, кто тебе разрешил петь, ты скажи: Батюшка отец Алексей» (эта врач тоже была его духовная дочь). Получила исцеление и пела как всегда. Врач была поражена, как это я пою и откуда голос. Посмотрела мое горло и сказала с удивлением: «Да ведь у тебя все очень хорошо обошлось, это мое лекарство помогло». А я его и не принимала, не успела и заказать, но молчала, что Батюшка меня исцелил.
Службы у нас были долгие, уставные. Как говорили врачи, я была слабая и хрупкая по натуре, да и послушание–то было трудное, только Батюшка родной своими молитвами подкреплял. И вот однажды у меня отнялись ноги во время богослужения и я упала, точно меня парализовало. Ноги стали точно плетки. Побежали и сказали Батюшке, что я лежу на полу и ноги сделались слабые как плетки и что поставить меня на ноги невозможно. Дорогой Батюшка тут же подбежал ко мне. Все расступились. Он посмотрел на меня, перекрестил мои ноги и подал мне свои руки и сказал: «Манюшка, дай–ка мне твои руки–то». Я протянула, и он точно младенца взял меня за руки и ласково сказал: «Ну, скорее–скорее вставай». И я, ни на что не опираясь, тут же поднялась. «Ну как, — ласково проговорил Батюшка, — стоят ножки–то?» — «Стоят, Батюшка, только слабо себя чувствую». — «Посадите ее». Подали стул. Батюшка потрепал меня по щекам и сказал: «Ну вот, сидя и управляй. Бедняжка утомилась, слабенькая она у меня. Ну, сила Божия в немощи совершается».
Так я не раз получала исцеления за святые молитвы Батюшки, своего старца Алексея.
Батюшка говорил, что не бывает ничего случайного и без воли Божией. Если даже на тротуаре наступишь кому–нибудь на ногу, и это не без воли Божией. Часто, на дню неоднократно я прибегала к Батюшке со своими вопросами и однажды говорю ему: «Простите меня, Батюшка, что я вас пустяками все безпокою». А он мне, дорогой, любящий, отвечает: «Для меня пустяки, а для тебя все важно, поэтому не безпокойся. Я сказал: двери для тебя открыты день и ночь, и всегда прибегай, что безпокоит и что нужно все скажи». — «Батюшка, боюсь отца Сергия и Симочку — забранят». — «Ничего, ничего, не забранят, а если чем обидят, приди мне скажи, я их проберу». — «Все пустяками вас безпокою, дорогой Батюшка». — «Пустяки для меня, а для тебя все важно», — снова повторил Батюшка.
Имея ревность о покаянии, я часто с запиской грехов приходила к Батюшке. И вот однажды подаю я ему запись грехов, а сама от страха залилась слезами и говорю: «Батюшка дорогой, простите меня, я все не исправляюсь, грехи–то все одни и те же». Батюшка в это время лежал в постели. Прочитал мои грехи и говорит: «Ну, какие у тебя грехи, их и нет». А в это время сам их рвет. А потом дал мне эту разорванную бумажку и сказал: «Брось в печку». В это время топилась голландочка. Я бросила бумажки и они воспламенились. Батюшка говорит: «Вон–вон смотри, как грехи–то твои горят, их уже и нет! Не унывай, Манюшка. помни, что у тебя есть отец, и он в обиду тебя никому не даст! А что согрешишь по немощи, у нас есть милостивый Господь Иисус Христос, беги к Нему и хватайся за Его ризу и вопи к Нему: помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей!»
Читая входные молитвы перед Божественной литургией, Батюшка всегда подбегал к образу Крестителя Христова, который стоял у нас на правом клиросе и, преклоняя колена, и с великим дерзновением обращался к нему и взывал вслух: «Крестителю Христов, всех нас помяни, да избавимся от беззаконий наших Тебе бо дадеся благодать молитися за ны!» И быстро поднимаясь с колен, каждую из нас, выстроившихся в ряд, благословляя, потихоньку похлопает по щекам, и что–нибудь скажет в утешение, в назидание.