Пастырь из спецназа
Шрифт:
– Стоп, стоп! – аж привстал отец Василий. – А «Рено»? Тот самый, что вы забрали! Это же улика!
– Да какая это улика! – отмахнулся Скобцов. – Ни одного отпечатка пальцев! Кроме ваших, разумеется… Да и числится он в угоне – поди докажи, что это они его сперли! Скорее уж на вас надо подумать.
Священник почесал в затылке. Ситуация получалась, прямо сказать, хреновая. Ни доказательств, ни улик, ни зацепок. В принципе его все это теперь как бы и не касалось. Как там сказал костолицый? «Ты ему неинтересен…» Так, наверное, и есть.
– Я, если честно,
– Борис? – Отец Василий вспомнил этот умоляющий взгляд, эти сцепленные наручниками длинные кисти и почувствовал, что ему стало нехорошо. Он не верил, что Боря сумеет воспользоваться этой булавкой. – Не знаю… Вы его получше охраняйте… Мне кажется, он боится.
– Боится? Правильно делает, что боится, – хмыкнул Скобцов. – За ним столько всего числится, что ого-го! Не отвертится.
Священник на секунду задумался, но понял, что врать не хочет. И скрывать тоже ничего не желает.
– Я не про это, Аркадий Николаевич. Боря мне сказал, над ними над всеми Хозяин какой-то есть. Они все его боятся, сказал он. И эти трое, и он…
Зазвонил телефон. Скобцов пожал плечами и поднял трубку.
– Мне они ничего такого не говорили, – напоследок произнес он и приложил трубку к уху. – Да. Я слушаю.
Священник сидел и думал. Он понимал, что не сумеет донести до глубоко атеистически настроенного Скобцова свою веру в правдивость слов костолицего. Для начальника милиции просто не существовало таких понятий, как интуиция, провидение, рок… Другого поля ягода.
– Когда? – встревоженно спросил телефонную трубку Скобцов. – Что значит, у вас на глазах? Вы что там все, охренели?! Так! Ждите меня! Еду!
Начальник милиции вскочил, пробежал через кабинет и принялся надевать свою черную кожаную куртку.
– Что стряслось, Аркадий Николаевич? – встревожился отец Василий.
Скобцов на секунду замер. Он явно не мог решить, говорить ли попу то, что, возможно, уже составляет служебную тайну. И все-таки решился:
– Эти трое… Умерли.
– Все трое? – сглотнул отец Василий, ощутив, как снова поднимаются дыбом мелкие волоски у него на спине.
– Да, – раздраженно подтвердил начальник милиции. – Прямо в изоляторе. Одновременно… – И не выдержал, добавил: – Ничего не пойму! Чертовщина какая-то!
– Вы в изолятор? – поднялся со стула священник и, дождавшись утвердительного кивка, спросил: – Я могу поехать с вами?
Скобцов секунду поколебался и махнул рукой. //– – Поехали. Хуже все равно уже не будет.* * * -// До следственного изолятора они домчались в считанные минуты. Отец Василий кинул печальный взгляд на высокие стены и вздохнул: он здесь не был с тех самых пор, как милицейские власти, ссылаясь на какие-то служебные инструкции, запретили ему проводить духовную работу среди задержанных. Скобцов провел священника сквозь оснащенную несколькими рядами тяжелых железных замков проходную и вышел во внутренний двор. Здесь его ждали.
– Аркадий Николаевич! – подлетел к нему начальник изолятора. – Наши их пальцем не тронули!
– Не клянись! – жестко оборвал болтуна священник. – Тем более богом.
– И впрямь, – поддержал батюшку Скобцов. – За метлой следи!
– Наши точно их не били! – снова затараторил на секунду умолкнувший начальник. – И сокамерники говорят, что не трогали!
– Ты проверял?
– А как же? Что я, новичок, что ли? – обиделся начальник. – Здесь без моего ведома никому ничего не делают.
– Ладно! – оборвал его Скобцов. – Комиссии будешь свои сказки рассказывать! Пошли, покажешь…
Начальник СИЗО повел их по длинным, гулким, освещенным тусклым желтым светом коридорам, и вскоре все трое оказались в небольшой чистенькой камере.
Трупы лежали здесь – все три. Маленький, все еще немного франтоватый Батя и два почти не отличимых один от другого бугая – Юрок и Игорек. Рядом стоял растерянный медик изолятора.
– Что скажешь, Петрович? – задумчиво наклонившись над Батиным трупом, спросил Скобцов.
– Я сначала подумал, отравление, – тихо сказал медик. – Но явных признаков нет. Экспертизу надо проводить, Аркадий Николаевич…
– Проведем. А сокамерники что говорят?
– Ну, мы их сразу по разным камерам рассовали, как вы и распорядились… – снова затараторил начальник СИЗО. – Но мужики говорят, что они внезапно померли…
– То есть? – распрямился Скобцов.
– Одно и то же говорят: сидел, а потом глаза вот так закатил, – начальник показал, как они закатывали глаза. – И на бок! Ну, или там мордой в пол…
– Да… номер, – покачал головой Скобцов. – Что скажешь, батюшка? – повернулся он к священнику.
Отец Василий хотел сказать что-нибудь уместное в данном трагическом случае, благообразное… и вдруг его как ударило!
– Ефимов! – схватился он за голову. – Быстро к Ефимову!
Скобцов побледнел, отпихнул вставшего у него на пути начальника СИЗО и рванул по коридору.
Когда начальник СИЗО вывел священника наружу, машины начальника милиции уже не было. Но отец Василий его не винил. Аркадий Николаевич все сделал верно: Борис Ефимов оставался теперь последним свидетелем. Единственным… И если то, что он говорил, хоть на чуточку правда, его жизнь в серьезной опасности.
Отсюда до райбольницы было минут десять пешего хода, и священник глубоко вдохнул и тронулся в путь. В этот миг он почему-то верил, что с Борисом ничего не случится. И более того, где-то там, далеко внутри, ему почему-то казалось, что душа этого столь неправедно прожившего свою жизнь человека может быть спасена. Этой его вере не было объяснений, она просто жила у него внутри, и все.
За мыслями он и не заметил, как дошел до больницы, но сразу понял: что-то не так. Уже у входа что-то яростно обсуждали дворник и старый пропитой сантехник, а возле гардеробной и вовсе наблюдалось целое вавилонское столпотворение медперсонала. Врачи, медсестры, санитарки – все были здесь.