Пастыри чудовищ. Книга 2
Шрифт:
А огоньки там, в ночи, на чёрной искристой воде мельтешат и уходят дальше, и дальше, и дальше... И ночь глотает их один за одним – растворяются в ней, как горе в воде…
Последней в ночи тонет песня.
ЛАЙЛ ГРОСКИ
Над водой догорели корабельные огоньки, погасла песня нойя. И я отступил от пристани. Прокрался на мягких лапках, не скрипнув ни единой доской. Пошёл вдоль берега – не спеша, стараясь слиться с зарослями ивняка, стволами, кустами, ошмётками листьев. В конце-то
Арделл, правда, всё равно посмотрела из темноты – напоминанием о разговоре ещё в замке Шеу.
Она вывернулась из хаоса, в который обратился замок. Положила на плечо руку. Выдохнула:
– Эрлин Троади…
– Знаю, – буркнул я, стараясь поглядывать на груду одеял. В одеяла предполагалось кутать пленников. – Нэйш уже… сообщил.
Нужно же было как-то объяснить премилую сценку с «клыком», которую Гриз застала.
– Слушай, насчёт того, что… тогда, в комнате. Того, что я говорил…
Арделл махнула рукой – забудь. Ну да, как там говорит про неё нойя? Карменниэ – лучшая из людей?
– Я не знал, чем он занимается. Он не говорил. Вернее, как-то странно обмолвился, но я, наверное, даже допускать не хотел. Идиот я, верно?
– Ты не видел его четырнадцать лет, – напомнила Гриз тихо. Великодушно обошла вопрос: а если бы ты узнал – что бы делал?
– Да. Тогда, знаешь ли, всё было иначе. А может, не иначе, а я так видел. Мы с ним с восьми моих лет вместе были, так что я не мог посмотреть со стороны.
Или не хотел.
Тёплая рука на плече казалась непомерно тяжёлой.
– Сердишься, что я вмешалась?
Грызун верещит что-то такое насчёт «да я бы сам разрулил» – только вот клятой крысе здорово затыкает рот здравый смысл. Который твердит, что ни черта не разрулил бы. Слишком привык подчиняться кузену. И то, куда меня это могло утащить…
И не надо забывать, кто нанёс удар.
– Всегда знал, что с ним что-нибудь такое случится. Особенно когда меня рядом не будет. Может, если бы я пошёл с ним…
Закопался взглядом в одеяла под завывания крысиной сущности. Бедный, несчастный, скорбящий, пожалейте…
– Тебе что-нибудь нужно? Пара дней отойти, или там… напиться с Лортеном. Хотя я, как ты помнишь, не поощряю. Лайл? Побыть
Вот уж что мне нужно в последнюю очередь – я ведь могу, чего доброго, и разговориться, и сказать слишком много. Засвербело где-то там, где должна была находиться совесть.
– Прикрой меня перед Амандой, если несложно. Я вроде как торжественно обещал попробовать её чудо-пирог со сливками и травить байки до утра. Только вот ты сама видишь. Поминальный день.
– Конечно. И если не хочешь приходить на церемонию Провожания…
Я с какого-то лиха попёрся именно на церемонию Провожания. Так, будто это что-то значило: тёмная вода и кораблики на ней.
Словно в трюме игрушечного корабля можно было спрятать хотя бы сегодняшний день.
Впрочем, в тёмную воду смотреть приятно. Я бреду вдоль реки, поглядываю на холодную, ночную водную гладь. С косо лежащим в ней полузатопленным корабликом месяца.
Если представить себе, что топишь лишнее, груз за грузом опускаешь в холодные волны… будет полегче, верно ведь?
Вот разговор с Крысоловом. Это легко: Тербенно не успел вцепиться в меня с положенной ему страстью. Законнику помешал груз ответственности: Олкест связался именно с ним («Да какого тухлого шнырка?!» – орала незабвенная Мел, а парень огрызался: «Так праздник же, мне нужен был ушибленный, который принесётся сюда быстрее алапарда»), так что Тербенно оказался старшим в группе законников. Морвил, освобождённые рабы, засевшие в башнях ребятушки и попытка не лопнуть от собственной важности – всё это капитально отвлекло законника Тербенно от моей персоны. Так что он скушал мою версию событий. Разве что, когда обнаружились трупы в подвале – попытался учинить повторный допрос, с «Нерушимой истиной».
– Насколько я помню – зелье применяют с согласия подозреваемого. Или если есть хотя бы одна серьёзная улика.
На этом моменте я выразил на физиономии живейший вопрос, а Крысолов на своей – величайшее презрение.
– Кто бы мог подумать – какие глубокие знания процедур у преступника!
Я не стал напоминать бравому законнику о том, что в восемьдесят четвертом прогнулся именно на добровольные показания под зельем.
– Выглядишь расстроенным, Гроски.
– Это всё-таки был мой кузен.
Кажется, поверил и даже малость проникся, потому что отпустил – только буркнул, что мы-де вернёмся к этому разговору. Законничку и без того светила какая-нибудь награда: прикрыли целую шайку, работорговля, да ещё открытый путь в Кошачьи Ходы в подвале… Вот разве что главаря взять не удалось.
Воспоминания не желают тонуть, растекаются маслянистой плёнкой на воде, вода колышется и закручивается в памятный водоворот: сейчас повеет яблоками, унесёт к сегодняшнему виру… Что за чушь, я не пьян, так, фляжка в кармане, уже вторая за вечер, вот только меня же ни черта ни берёт. Кожа чувствует речной холодок, в голове толпится полсотни интересных вопросов.