Пасынки судьбы
Шрифт:
— Я — Джон Лейси, — представился он. — Мы встречались позапрошлым летом. Помните?
— Да, конечно.
Поставив на стол кружку темного пива, он пододвинул стул и сел рядом со мной:
— Я женат на хозяйской дочке. Вам Вилли случайно не говорил? Живем через два дома отсюда. В синем коттедже.
— Вилли говорил мне, что вы поженились.
Он отхлебнул пива, вытер губы и опять засвистел.
— Знаете этот мотив? — спросил он.
— К сожалению, нет.
— Под него можно танцевать «Проказников из Меллоу».
— Понятно.
— Меллоу, кстати, отсюда недалеко.
Он опять выпил пива.
— Утром поедете в Корк?
Я сказала, что поеду, и
— Как вы думаете, мистер Лейси, куда уехал Вилли?
Он опять сделал глоток и, не ответив на мой вопрос, спросил, не принести ли мне пива из бара, но я ответила, что пить не хочу.
— Вилли правильно сделал, что уехал, — сказал он.
Тем временем в кухню вернулись миссис Суини и служанка. Джонни Лейси тут же вскочил и стал говорить, как он рад был еще раз со мной встретиться.
— Миссис Суини, вы не знаете, как найти в Корке приют святой Фины? — спросила я, когда он ушел. — Там Джозефина работает.
Миссис Суини села к столу и стала стягивать сапоги. Девица с впалыми щеками, одетая все в тот же зеленый халат, на котором быстро таяли снежинки, гремела ведрами, споласкивая их над раковиной. Вместо того чтобы ответить на мой вопрос, миссис Суини рассказала, что снегопад усилился, а на улице стоит занесенная снегом машина, которую утром наверняка придется тащить трактором.
— Мне бы хотелось повидать Джозефину. Может, ей что-то известно про моего двоюродного брата.
— Приют святой Финн находится за городом, на Бэндон-роуд. Но понимаете, мисс, по-моему, вашему брату лучше было бы сейчас побыть одному.
— Но миссис Суини…
— Есть вещи, детка, в которые лучше не вмешиваться.
Первые ночные часы тянулись мучительно долго.
Постель, несмотря на грелки, была сырая. Миссис Суини даже дала мне свою ночную рубашку, но мне не спалось. Вперившись в темноту, я ломала голову, «во что мне лучше не вмешиваться» и какие такие «байки» я могла сочинить о них, вернувшись в Англию. А что, если мистер Дерензи проговорился, что у меня будет от тебя ребенок? А что, если они знают, где ты, но от меня скрывают, боясь, как бы я не женила тебя на себе?
Я так устала от всех этих страхов и размышлений, что задремала, и мне приснилось, что ты опять показываешь мне бухту в Корке. Нет, это я вожу тебя по Вудком-парку. Мы проходим мимо псевдоклассической беседки, ярко светит солнце, ты обнимаешь меня, говоришь, что любишь и будешь любить всегда. За деревьями мелькают люди в ярких одеждах, они рассеялись по лужайке. Тут и профессор с миссис Гибб-Бэчелор, и Агнес Бронтенби в окружении твоих друзей, Ринга и Декурси. Цинтия ест грушу, Мейвис разговаривает с Безнадежным Гиббоном, а официант из кафе «Добро пожаловать» штопает прожженный жилет старого Дов-Уайта. В городе тебе понравились резные оконные переплеты, потом я водила тебя по Вудкомскому особняку, и он тебе тоже очень понравился. «Лимонад! — вскричал толстенький директор твоей школы, сбегая в сад, — Ты так и не стал владельцем лимонадной фабрики!» Сначала засмеялась твоя мать, потом — моя, а мой отец сказал, что Господь услышал наши молитвы. Тетя Пэнси взяла мистера Дерензи под руку, а отец Килгаррифф сказал, что тебе приснилось, будто он лишен духовного сана. «Пойми, — говоришь мне ты, — со мной ты никогда плакать не будешь. Когда ты плакала в поле — это был сон». Солнце катилось за горизонт, тени стали длиннее, они протянулись от деревьев и от людей в ярких одеждах. «Здесь райское место», — сказал ты, когда солнечные лучи позолотили колонны и окна Вудкомского
Когда я проснулась, за окном уже брезжил рассвет. Оказаться здесь после такого удивительного сна было очень тяжело, и, разом припомнив, где я нахожусь и что мне предстоит, я ощутила усталость и тоску, и мне захотелось забыться вновь и досмотреть сон. Несмотря на раннее утро, дом уже не спал, и вскоре я встала и раздвинула занавески, впустив в комнату предрассветные сумерки. Когда, умывшись и одевшись, я спустилась на кухню, было четверть девятого.
Мистер Дерензи уже ушел на мельницу. От мистера Суини пахло бензином: он все утро трактором вытаскивал из канавы ту самую машину, о которой накануне говорила его жена. Уплетая бекон и сосиски, он рассказал, что сразу после полуночи снег прекратился. Как раз в это время он вышел во двор вынести пустые бутылки и обнаружил, что ветер внезапно стих и высыпали звезды.
— Мы дадим вам с собой бутерброды, — сказала мне миссис Суини. — С ветчиной и с джемом. По два. На весь день хватит.
— В поезде ехать — одно удовольствие, — сказал мистер Суини, — Радуетесь небось, что в Англию возвращаетесь?
После завтрака мы простились.
— Ну, добрый путь, — сказал мистер Суини, вытирая сальные руки о штаны. — Интересно, что вы там в Англии про нас наговорите?
— Сегодня же садитесь на пароход — и домой, детка, — наставительно шепнула мне миссис Суини Она стиснула мне руку и хотела еще что-то сказать, да раздумала. От денег они отказались.
Девице с впалыми щеками поручили проводить меня до магазина Дрисколла, где я должна была сесть в повозку, идущую в Фермой. Мы стояли у входа в магазин, жмурясь от искрящегося на солнце снега, как вдруг дверь открылась и на порог вышла женщина, которая назвалась миссис Дрисколл и пригласила нас, пока запрягут лошадь, погреться внутри. Когда мы вошли, она угостила нас печеньем из банки со стеклянной крышкой, одной из тех, что стояли на прилавке, и повторила то, что я уже слышала: в Лохе снега не было уже пятнадцать лет.
За магазином раздался стук копыт и колес по льду и кто-то крикнул, что можно ехать. Я попрощалась с миссис Дрисколл и сунула трехпенсовик служанке.
— О мисс, мисс! — воскликнула та, и ее косые глаза увлажнились. Мы заторопились к повозке.
— Держитесь за поручни, мисс, — велел мне возница, — А не то моя старая кляча нас не вывезет.
Я послушно вцепилась в поручни, и мы потащились в Фермой, на станцию.
Глаза монахини сверкнули за стеклами очков. Очки сидели так глубоко, так врезались в переносицу, что должны были причинять боль. Когда она говорила, изо рта торчал частокол выступающих вперед зубов.
— Нам не известно, с какой целью вы пришли сюда, — сказала она.
— Просить разрешения поговорить с Джозефиной.
Мы стояли в просторном холле приюта святой Фины. Под ногами сверкал выложенный коричнево-кремовой плиткой, свежевымытый пол. Пахло мастикой «Джейз». Наверх вела — сначала прямо, а затем под углом — крытая линолеумом деревянная лестница. Линолеум был разрисован зелеными, красными и синими узорами, почти незаметными — так он вытерся. Не бросались в глаза и кремовые стены. Мебели в холле не было.