Пасынки судьбы

Тревор Уильям

Мисс Халлиуэлл наверняка не поняла, почему я сказала, что от меня что-то скрывают. Ей явно было неизвестно, где ты. Я встала и извинилась.

— Стало быть, вам необходимо срочно связаться с вашим двоюродным братом?

— Совершенно верно.

— А по какой причине?

— Это не имеет значения. Я оторвала вас от дел, простите, мисс Халлиуэлл.

— Я любила его, я нежно любила его. А ведь это совсем нелегко.

Этого я не знала. Ты мне ничего не говорил — возможно, не знал и сам.

— Однажды я встретила вашего кузена на улице, —

продолжала мисс Халлиуэлл, — Я пригласила его в кафе на чашку чая, но он отказался. Нет, нет, не уходите. — Она опять едва слышно вздохнула: — Разумеется, мальчик должен начать новую жизнь. После этой так называемой революции Ирландия разваливается на части. Нами управляют форменные бандиты.

— Я не знаю, что мне делать, мисс Халлиуэлл. У меня будет от Вилли ребенок.

— Бандиты, — повторила мисс Халлиуэлл и умолкла.

— Поэтому я и приехала, — сказала я.

По Мерсьер-стрит прогремела повозка. По лицу, которое ты сравнивал с увядшим цветком, пробежала судорога.

— У меня будет от Вилли ребенок, — повторила я.

— Боже мой…

— Если бы Джозефина по-прежнему жила на Виндзор-террас, я могла бы дождаться его там.

— Что вы, собственно, хотите этим сказать?

— У меня очень мало денег, мисс Халлиуэлл. Я остановилась в пансионе, где с меня каждое утро перед уходом требуют плату. Вскоре платить мне будет нечем.

— Как вы посмели прийти сюда?

— Я понимаю, я не должна была этого делать. Простите.

— Вы пришли ко мне попрошайничать. Я вас первый раз вижу. Откуда я знаю, что вы двоюродная сестра Вилли Квинтона?

— Это правда, я его сестра. И я не попрошайничаю.

— Насчет ребенка вы лжете, — Она стиснула мое запястье. — Говорите, что вас водят за нос, а сами лжете.

— Это не ложь, мисс Халлиуэлл.

Она еще крепче стиснула мне руку. Ее увядшее лицо исказила брезгливая учительская улыбочка. Когда она заговорила, я почувствовала у себя на лбу мелкие капельки ее слюны:

— Многие ученики на моих глазах превращались в хамов и зубоскалов. Многие, но не Вилли. Это был особенный ребенок, к сожалению, он попал в дурную компанию.

— Пожалуйста, отпустите меня, мисс Халлиуэлл.

Мисс Халлиуэлл разжала пальцы. Она остыла. Ее личико побледнело и сморщилось. Как и в самом начале, она отвернулась и замерла. Неслышно ступая по деревянному полу, я направилась к двери.

— Вот и хорошо, что вы страдаете, — сказала она мне вслед. — Всю жизнь страдать будете. Заслужили.

Лавка восточных сладостей, залитый ярким светом фасад отеля «Виктория» — когда-то мы с тобой здесь гуляли. Я вспомнила, как ты грубо оттолкнул нищенку, как кричали у нас над головой чайки. С реки дул обжигающе холодный ветер. В то лето мы стояли у причала и, жмурясь от солнца, смотрели, как красят грузовые суда. Во время прогулок мы вообще часто останавливались.

Сейчас же, при свете луны, темная маслянистая поверхность реки отливала серебром. Выходит, напрасно, вернувшись осенью домой,

я всюду, и в школе и дома, воображала себе, как мы поженимся? Я совершенно отчетливо представляла, как будут стоять в церкви твоя мать и тетушки, как мой отец обвенчает нас, какое на мне будет свадебное платье кремового цвета. Мы споем двадцать третий псалом, мнилось мне, и не расстанемся больше никогда.

Я медленно шла по набережной. Каким же мужественным человеком должна была быть твоя мать, чтобы, засучив рукав, вынуть из пестрой бумажной обертки бритву и, превозмогая боль, вонзить острое лезвие в пульсирующую под кожей артерию? Пройдет еще месяц, от силы два, и мое положение станет очевидным всякому, кто на меня взглянет. Я не смогу скрыться, как скрылись вы с Джозефиной. Видел бы ты, как я стою одна у ледяной реки! — но ведь даже этого мне не дано. И тут я пожалела, что не обладаю мужеством твоей матери.

Я повернулась и пустилась в обратный путь. По дороге ко мне пристал какой-то маленький человечек, почти карлик. Я отшила его, но у самого входа в пансион он вновь догнал меня, энергично закивал головой и стал делать в воздухе какие-то движения пальцами, словно хотел дернуть меня за рукав пальто, но не решался. При этом он не спускал с меня своих живых глаз.

— Пожалуйста, уходите, — повторила я и тут только заметила, что он пытается вручить мне конверт. В конверте была записка:

«Мистер Лэниган из нотариальной конторы «Лэниган и О’Брайен» просит Вас зайти к нему на следующий день, в одиннадцать часов утра». Ниже следовал адрес конторы Лэнигана и О’Брайена с кратким указанием маршрута.

— Простите, что так нелюбезно обошлась с вами, — еле слышно сказала я человечку. Записка, которую он мне вручил, нисколько не обнадежила меня: теперь мне казалось, что рассчитывать больше не на что. — Простите, — повторила я. Человечек не ответил.

6

— Это же был Дэклен О’Дуайер, Марианна. Разве Вилли не говорил вам, что он лишен дара речи?

— Мистер Лэниган, вы не знаете, где Вилли?

— Нет, Марианна, не знаю.

В своем коричневом костюме он смахивал на пирамиду. Аккуратненький, в мелкий горошек галстук-бабочка, казалось, вот-вот вспорхнет у него с подбородка. Он ласково мне улыбнулся и предложил перекусить.

— Нет, нет, — сказала я. — Право же, не стоит, мистер Лэниган.

— У нас есть превосходный фруктовый сироп или, если угодно, шерри Дэклен О’Дуайер почтет за честь принести напитки.

Он поднял эбеновую линейку, постучал в стену и плавно опустил ее на блокнот с синей промокательной бумагой, еще почти совершенно чистой. На столе также лежали печать, длинные бруски красного, черного и зеленого сургуча и резинки на медном подносе.

— Дорогая Марианна. Я рад, что вы от нас не ускользнули. В разговоре с нашей любезной миссис Суини вы назвали пансион, в котором остановились, — в противном случае найти вас было бы очень и очень сложно.