Пасынки
Шрифт:
— Не надо, Лиа. Это политика, а политика — моё дело… к сожалению, — хмуро проговорила Раннэиль, не отпуская детей от себя и готовая в любой момент загородить их. — Пойдём, перевяжу тебя.
— Не вытеку. Лучше охрану позови. Я им головы отрывать буду, долго и со вкусом — за то, что проворонили убийц…
…Подозревая, что Пётр Алексеевич в гневе может натворить много чего нехорошего, в частности, привести пойманных в полную непригодность для следствия, Раннэиль постаралась вытрясти их до возвращения супруга из Кронштадта. Пока Лиа живописала в зелень бледным гвардейцам, что с ними
Ему , разумеется, сообщили, послав курьера на яхте в Кронштадт. Примчался в Летний дворец, бросив все дела — неслыханно. Схватил её в охапку и долго не отпускал, словно не веря, что всё обошлось. И тут Раннэиль, не выдержав, впервые за очень долгое время расплакалась.
— Дети… — всхлипывала она, уткнувшись в плечо мужа. — Добро бы в меня метили — на детей ведь покушались… За что? Их — за что?
— Иной раз и жизнь бывает хуже смерти, — глухо ответил Пётр Алексеевич, никак не пояснив свои слова.
Лиассэ за ту историю удостоилась звания статс-дамы и графского титула. Несколько проштрафившихся преображенцев были переведены на службу в Тобольск и благодарили бога за несусветную мягкость наказания. Государь впервые задумался о том, чтобы перевести некоторое количество альвов в гвардию. А также о том, чтобы впредь лучше выбирать, с кем дружить; ведь если заказчики покушения сидели в Лондоне, исполнителями оказались местные отморозки, то посредничали меж ними голландцы. Конечно, официально Нидерланды не имели никакого отношения к этим негодяям, но одного из них Пётр Алексеевич знал далеко не первый год, по корабельным делам. Бывало, и пивко вместе пили…
Такого удара его давняя приязнь к Голландии не выдержала.
Возможно, татары и предвидели удар двумя колоннами, через Перекоп и через Арабат. Утверждать это наверняка после никто не брался. Во всяком случае, татарская конница в районе Карасубазара встретила колонну Леонтьева и казаков Ефремова во всеоружии. Но то, как помянутым военачальникам удалось одним ударом обратить противника в бегство, заставляло подозревать либо нерадение, либо неосведомлённость оного. Шанс того, что их там попросту не ждали, был достаточно велик. Призом русских войск оказался не просто торговый город, но и почти все склады ханского войска, с амуницией, боеприпасами и провиантом.
Второй и главный удар должен был нанести основной корпус под командованием Петра. И нацелен он был на столицу ханства — Бахчисарай. Хотя сам хан Каплан-Гирей с большей частью татарского воинства по приказу султана Махмуда находился в Персии, столицу должен был защищать калга Менгли-Гирей, брат и наследник Каплана. Несмотря на то, что укреплён был Бахчисарай крайне паршиво, лёгкой прогулки не предвиделось, за столицу татары должны были драться всерьёз. Но… к преогромному удивлению русских, ни калга, ни его нукеры, ни татарская конница
— Расчёт басурман простой, — сказал Пётр Алексеевич, собрав в брошенном многочисленным ханским семейством дворце военный совет. — Место богатое. Думают, мы тотчас накинемся и станем грабить, а они, с турками инкерманскими соединясь, тут по нам и ударят. Просто и глупо, но с кем-то могло и пройти. Однако не с нами и не сейчас. Грабить Бахчисарай я запретил под страхом смерти. И, более того, приказываю, не дожидаясь Леонтьева, выступить на Инкерман вслед за калгой. Преследовать и добить.
— Солдаты с ног валятся, ваше императорское величество, — напомнил генерал Измайлов. — От Перекопа доселе шли, почитай, без роздыху. Хотя бы два дня, государь. Не то турка под Инкерманом бить станет некому.
— Я тоже не железный, а себе роздыху не даю, — любое сопротивление его планам Пётр Алексеевич воспринимал в штыки. — Время потеряем, а противник той потерей воспользуется и усилится.
— Калгу Менгли мы так и так не догоним, государь, — Миних был на редкость спокоен. — Он верхами, а у нас пехота и артиллерия, помимо драгун. Воссоединение его с турками Инкермана неизбежно. С другой стороны, гарнизон там не так уж велик. Тысячи две турок, да к ним татары калги прибавятся. Едоки они не хуже осман, зато крепости оборонять невеликие мастера.
— Но способны на дерзкие вылазки, — напомнил генерал Румянцев. — Откроют ночью ворота, и лавой оттуда. Солдатиков побьют, сколь успеют, и назад. Как вам угодно, господа, но взятие Инкермана лёгким не будет.
— Инкерман, по сведениям, стоит на вершине горы, — странным в этой сугубо мужской компании было присутствие женщины, тем более, одетой в драгунский мундир. Но, поскольку женщина была императрицей, а не такое уж давнее прошлое её пахло кровью и порохом, к ней прислушивались. — Греки с побережья доносят, часть города вырублена в скалах, вокруг расположены развалины древних поселений. Нет гарантии, что турки не укрепятся там. Выбить их мы выбьем, но очень дорогой ценой. А на осаду нет времени.
— Предлагаете отказаться от взятия турецких крепостей на побережье? — гневно спросил Пётр Алексеевич. — Пограбить да пожечь степные города — много ума не надо. Что тогда проку от нашего похода? Нет уж, опасность, исходящую от татар, следует уничтожить раз и навсегда. Коль мы пришли, так и брать следует всё, что возможно, пока ни татары, ни турки Тавриду не укрепили против нас… Поймите вы! Сейчас уйдём — через полвека с кровью и мясом возвращать будем! [64]
64
В реальной истории произошло именно так.
Под искусно расписанными арабской вязью сводами ханского дворца прогремел его голос — словно раскат грома. Должно быть, чувство, вложенное в последние слова, в этот яростный крик души, нашло отклик у всех. Кроме супруги. Уж кто-кто, а Раннэиль и без того целиком и полностью разделяла это чувство.
— Разве кто-то предложил уйти? — пожалуй, она одна и могла в такие моменты говорить с государем совершенно невозмутимо. — Мы все указали на трудности, что ждут нас при взятии Инкермана, и это не выдуманные трудности. Стоит подумать, возможно ли их как-то избежать.