Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте)
Шрифт:
— И что вы ответили?
— Я отказал. Из-за этого «но». Родственники его жертв живы. Вот когда я от них получу подобное прошение, я соглашусь.
— А ваши встречи?
— Я беру у него уроки летного мастерства. Ваши коллеги растиражировали мою старую фотографию в военной форме, а я сорок лет не летал. И если меня пригласят за штурвал, мне бы не хотелось сказать «пас».
— И все?
— Нет, конечно. Все же он мой адмирал, и нам всегда есть, что обсудить.
— Говорят, что Анри Вальдо участвует в сборищах тессианских радикалов, и там его до сих пор принимают, как героя и символ борьбы за освобождение Тессы.
— Я
— Нет, — улыбнулась Ромеева, — но многие наши зрители считают, что это вас дискредитирует.
— Понятно. Есть и еще одна причина. Вы знаете о завещании императора Даниила Андреевича Данина?
— Никогда не слышала. А оно существует?
— Как таковое нет. Есть наброски. Мы их пока не обнародовали, но там по сути нечего обнародовать. Там не только текст не закончен, там фразы незаконченные. Он не успел его дописать. И официальной версии нет. Нельзя обнародовать черновик. Но имя Анри Вальдо там упоминается. Мы не знаем, что он планировал относительно него. Фраза незакончена. Но предположения строить можно. Он еще при жизни обещал его простить. И это был единственный раз, когда он не сдержал слово. Видимо, хотел простить в завещании или переложить на преемника это тяжелое, что уж говорить, решение. Я пока к нему не готов. Но понять, что это за человек, и стоит ли он прощения, я должен. И потому я беру у него уроки.
— Вы сказали нечто совершенно сенсационное. Что еще было в завещании?
— «Хазаровский Леонид Аркадьевич должен быть назначен регентом империи. В течение десяти лет он должен найти себе преемника среди талантливых молодых людей и обучить его. После чего отречься от власти…», — процитировал император. — Но я бы не стал воспринимать это как догму. Текст неофициальный. Устно мне Даниил Андреевич ничего подобного не говорил. И императорский перстень передал через Артура без всяких оговорок.
— Поэтому вы собираетесь проигнорировать этот абзац.
— Ни в коей мере. Отбор талантливых молодых людей начнется летом. Запланирован ряд экзаменов. Приемник мне понадобиться в любом случае, регентом я буду или императором: все под богом ходим. А пункт о регентстве я намерен вынести на референдум. Там будет три строки: доверяете ли вы мне в качестве императора, вручаете ли власть регента или не доверяете вообще.
— Боже! Как вы решились сказать об этом?
— У нас вековая традиция вранья властей народу. Люди не понимали, как можно править иначе. Я бы хотел сломать эту традицию. Может быть, я ставлю опасный эксперимент. Но если хочешь честности от своего народа надо, прежде всего, самому быть честным. А если не собираешься врать, лучше не начинать. Потом не остановишься.
Заключительной части интервью могло и не быть. Лучшее и главное было уже сказано.
— Тут спрашивают, каково вам жить под прожектером? — улыбнулась Ромеева.
— Жарко, но терплю.
— И еще один вопрос, не мой — зрителей: интересуются, сколько вы мне платите за пиар.
— А что стоит заплатить?
— Не стоит. Мне бы хотелось сохранить независимость… по мере возможности.
— Прекрасно. Так вы поддержите меня на референдуме, Юлия Львовна?
— Поддержу. В качестве регента. Если результаты вашей работы меня не устроят, я хотела бы иметь возможность пересмотреть решение.
— Отлично. От человека республиканских взглядов я и не ожидал большей поддержки.
Суд
Летать в Лагранж мне Леонид Аркадьевич так и не запретил, хотя я бы, наверное, послушался.
— Твой Хазаровский жжет напалмом, что его прокурор, — сказал отец, когда мы тем же вечером пили чай на его веранде. — Ну, Ромеева — железная дева. Во всех смыслах. Что я его целиком и полностью, с потрохами, я понял где-то на середине. Я, Артур!
— Но он отказал тебе в прощении, несмотря на подписи.
— Мне третий император отказывает. Я привык. И всем я смиренно говорю одно и то же: «Да, я понимаю». Хазаровский мне сам об этом сказал: и про прощение, и про подписи, и про отказ. Глядя в глаза. На высоте в пять километров. И объяснил все также как в интервью. В тех же выражениях.
— Не упали?
— За штурвалом был он.
— Каков он пилот?
— Сносный, даже что-то помнит. Слушай, Артур, меня завтра в ведомство Нагорного вызывают.
Видимо, у меня был донельзя удивленный вид.
— Я тоже в шоке. Взяток мне не дают, деньги на распил не выделяют. Все остальное — дела давно минувших дней. С чего бы это я понадобился Александру Анатольевичу?
Я поднялся с места.
— Сейчас десять. Император обычно возвращается к полуночи. Я спрошу у него, в чем дело.
— Ты думаешь, он в курсе?
— Не сомневаюсь.
— К твоему отцу нет претензий, — сказал Леонид Аркадьевич. — Но есть несколько вопросов как к свидетелю. И давай пока без подробностей.
Так без подробностей я ему и передал.
О визите в прокуратуру отец рассказал мне сам.
Когда его выпустили.
— Нагорный лично со мной разговаривал, — сказал отец.
— Ну, ты же адмирал…
— И называл исключительно «мсье Вальдо». Они заподозрили в коррупции Реми Роше.
Господин Роше — тессианский миллиардер, друг отца.
— Какая-то сделка трехлетней давности им показалась нечистой, — продолжил отец. — Я сказал, что совершенно ничего об этом не знаю. И что никогда не поверю, что Реми замешан в подобных вещах. Хотя, честно говоря, поверил сразу. Он гедонист и всегда, скажем так, пользовался возможностями. Положили под биопрограммер, естественно. Знаешь, полузабытое ощущение полного отключения тормозов. Думал, что не доведется уже. Удовольствие, знаешь, много ниже посредственного. Ничего нового конечно не узнали. Нагорный попросил меня написать обязательство о неразглашении. Я сказал, что дружеский долг не позволит мне его соблюсти, так что писать не буду.