Пасынок луны
Шрифт:
И к чести кочевников, на дары они не скупились. Потому и немудрено, что представитель Наместника на невольничьем рынке тотчас же воспрял духом. И принялся просто-таки мед и патоку источать перед иноземными покупателями.
— О, могучий Шарук-бар, — начал он угодливым тоном и с таким же лицом прожженного торгаша, — паренек этот — дерзкий ворюга и разбойник, повинный в преступлении против досточтимого господина Наместника…
Шарук-бар пробормотал что-то неслышное ближайшему из своих людей. После чего тот резко оборвал излияния продавца.
—
— Я все понимаю, — уже поспокойнее молвил представитель Наместника, — просто осмелюсь спросить… а не желает ли могучий Шарук-бар заодно взять и пособницу дерзкого вора?
И он указал рукой в сторону Нарры. Девушка подобралась словно кошка на борту черпнувшей воды лодки.
Подойдя к ней почти вплотную, Шарук-бар без тени стеснения ощупал незадачливую воровку. Затем он кивнул и вновь обратился к одному из своих людей. Говорил на сей раз предводитель кочевников заметно дольше, чем раньше.
— Шарук-бар говорит, — начал степняк, — девка-воровка бесполезна как женщина, слишком юна, строптива и пуглива. Так что пригодиться она сможет лишь будучи превращенной в манкурта.
— В манкурта — так в манкурта, — небрежно отмахнулся продавец, не особенно вникая в его слова. Все что интересовало этого человека — возможность за раз сбыть как можно больше живого товара. И избежать лишних хлопот, вроде ночевки на одном из здешних постоялых дворов. Впрочем, понять и его было можно: хлопоты ведь не нужны никому.
— Шарук-бар хочет сказать, — продолжал меж тем степняк, — что это бремя бледный господин коварно переложил на наши плечи. Шарук-бар опечален поступком бледного господина, как опечалил бы его родной брат, сказавший о Шарук-баре хулу…
А вот это уже было не очень хорошо. Печаль предводителя кочевников неизменно выражалась в меньшей ценности даров, подносимых им «бледному господину» — в данном случае Наместнику. Проще говоря, степняки доросли до того, чтобы пробовать уже торговаться. И пытались хотя бы сбавить цену на заведомо неходовой товар.
С другой стороны, особой неприятности представитель Наместника в том не видел. Потому как и не думал ограничиваться продажей лишь двух из вверенных ему невольников. О, уж кому-кому, а кочевникам он надеялся сбыть их как можно больше.
Между тем Шарук-бар вновь проявил интерес к юной воровке. Подойдя к ней, он схватил Нарру за подбородок, внимательно всматриваясь в лицо. А девушка едва удержалась, чтобы не плюнуть в один из раскосых злых глаз.
«Я просто принимаю наказание, — беззвучно повторяла воровка, — я заслужила… я сама на это согласилась. Наказание, которое не убьет меня…»
Зато спутник и товарищ по несчастью подобных настроений не разделял. Мельком бросив на него взгляд, Нарра заметила, как смотрит Фангор в сторону нее и Шарук-бара. Лицо парня выражало злость — почти не скрываемую и
Копыта стучали по земле, выбивая пыль. Отряд под предводительством Шарук-бара двигался на восток — спеша достигнуть зеленого моря степей, где и присоединиться к своему племени. Смысла особого, впрочем, спешка не имела: вслед всадникам тянулись (и изрядно их задерживали) возы с поклажей. С товаром, приобретенным у оседлых соседей. В том числе и живым товаром.
Собственно, посадив невольников в повозки, степняки вовсе не проявили тем самым заботы о них. Но напротив, стремились лишний раз унизить, подчеркнув незавидное положение будущих рабов.
В племенах, где верхом ездить учатся с малых лет, трудно придумать большее унижение, чем передвигаться на колесах. Если ходить пешком считалось просто признаком бедности, то место на возах в этих племенах отводилось лишь старикам, беспомощным детям, ну и конечно вещам. И то, что иная вещь способна была дышать и самостоятельно двигаться, сути не меняла.
Тем более что удобством в повозке для невольников и не пахло. Не могло — учитывая, что вместе с Фангором и Наррой Шарук-бар приобрел для племени целый десяток рабов. Именно рабов: кочевники все больше называли вещи своими именами, а не придумывали им прозвища-украшения.
Трясясь в повозке и неловко заслоняясь от дорожной пыли, Нарра сидела молчаливая и отрешенная. Происходящее, казалось, ничуть ее не волновало; в голове же занозой засела одна-единственная мысль: она заслужила наказание и теперь просто отбывает его.
Совсем иначе полагал Фангор: с нетерпением ждал он захода солнца, дабы осуществить наконец то, чего не удалось ему в Ак-Давэре. Бежать… и по возможности прихватить с собой Нарру. Хотя, в последнем устремлении он уже не слишком рассчитывал на успех.
Мысли оборотня о побеге словно бы угадал один из товарищей по несчастью — верзила с давно не чесаными и грязными рыжими патлами, обрамлявшими крысиную физиономию. Фангор невзначай поймал его взгляд: одновременно хитрый, кровожадный и… одобрительный. Словно говоривший: «хорошее дело задумал».
Впрочем, рассчитывать на взаимность верзила едва ли мог. Впечатление на самого Фангора он произвел донельзя отталкивающее. Такое, что оборотню даже подумалось: а ведь кое-кто угодил на невольничий рынок вполне заслуженно. Не рассчитывал Фангор и на его… и вообще на чью-либо помощь в побеге. Потому как не привык надеяться на кого-то, кроме себя.
Под вечер отряд остановился на ночевку. Шатры себе кочевники предпочли ставить сами — не доверяя пленникам свое хоть неказистое, но жилище. В остальном же они не церемонились, и перво-наперво велели какому-то согбенному и коренастому мужику почистить походные котлы. Еще трех невольников послали к реке: напоить лошадей да натаскать воды. Под присмотром, разумеется.