Пасынок судьбы. Искатели
Шрифт:
– Братан, водички попить не будет?
Сбитый с толку, до конца не проснувшийся, я машинально кивнул, прошел на кухню, налил в чайную чашку воды из остывшего чайника, и вернулся к двери.
Мой визитер стоял, покачиваясь, уже в прихожей. Он принял чашку, глотнул, и спросил, плохо выговаривая слова:
– Один живешь?
– А что? – я уже тысячу раз пожалел, что связался с этим «фанфуриком», недоброе предчувствие овладело моей душой, да и держался гость странно, явно не вода привела его в мой дом.
– Тебя ведь
– Ты пей, раз просил! – сказал я, и почему-то испугался.
– Мы тут, у тебя, забухаем с пацанами! – не обращая внимания на мои слова, не то спросил, не то объявил мне парень, сунул мне чашку, и сделал движение, намереваясь снять куртку.
– Нет! У меня вы пить не будете! – решительно сказал я, поставил чашку на тумбочку, и твердо сказал: – Все, уходи, у меня не блат-хата! Пока!
– Ты че, козел? – с обидой спросил парень, наливаясь пьяным бешенством: – Да кто тебя, волка тряпочного, спрашивать будет? Да я тебе…
Он приоткрыл дверь и крикнул в тьму подъезда:
– Братва, заходи, мы тут сёння бухаем!
– Ты что, охренел? – крикнул я, бросаясь к нему: – Пошел ты…
Он резко обернулся и не сильно, коряво размахнувшись, засветил мне кулаком в правый глаз:
– Сучок! Да я таких, как ты…
Бам! Я отмахнулся, врезав парню в челюсть, но удар пришелся вскользь, и он устоял на ногах.
«Сейчас сюда вломиться братва, а завтра в „Дежурной части“ появиться сообщение: „В своей квартире, на такой-то улице обнаружен труп молодого мужчины с признаками насильственной смерти. Тело погибшего изуродовано до неузнаваемости, в квартире следы погрома…“, ну и так далее…».
Все это пронеслось в моей голове меньше чем за одну секунду, во время которой из подъезда в открытую дверь заходил второй из незваных гостей.
«Их много!», – в панике подумал я, бросился в комнату, сунул руку под матрас, нашарил рукоять и вытащил наружу нож, который купил года два назад специально для таких вот случаев.
Нож мой, изготовленный народными умельцами одного из московских заводов из раскованной клапанной стали, с ручкой из оленьего рога, широким блестящим лезвием, «акулим зубом» на обухе, и глубокой канавкой кровостока, выглядел очень и очень даже устрашающе. От знакомых я знал, что такие ножи милицией почитаются за холодное оружие, и за их хранение дают год, поэтому и прятал тесак от посторонних взглядов.
Я решительно сжал пальцами костяную рукоять, и двинулся к двери, но тут мне на встречу из прихожей шагнул второй «братвец» – белобрысый, в кожаной куртке, с какими-то свинячьими глазками на пухлом лице.
Увидев у меня нож, он побледнел, поднял в испуге руки, словно отталкивая:
– Братан, все! Не надо, только не убивай никого! Мы уходим! Все нормально!
– Порежу! – истошно заорал я, размахивая длинным,
– Убью! – он замахнулся и швырнул табуретку, целясь мне в голову. Я успел нырнуть обратно, в комнату, и меня не задело. Табуретка с грохотом ударилась о притолоку, посыпалась штукатурка.
«Их всего двое!», – понял я, повеселел, и выставив нож перед собой, шагнул в прихожую:
– Убирайтесь, суки! Порежу!
– Да че ты, гнида! – чернявый, пьяно куражась, двинулся на меня, но второй парень, более трезвый, перехватил его:
– Куда ты, дурак! Он же тебя…
И мне:
– Братан, извини! Мы уходим, все нормально!
– Ни хрена себе – нормально! – присвистнул я, опуская нож.
– Ты, сука, убери нож, и я тебя сделаю! – заорал чернявый, забился в руках своего друга, намереваясь вырваться.
– Я у себя дома! – сказал я ему в ответ: – Хочу, нож возьму, хочу – топор!
При упоминании топора белобрысый опять побледнел, и потащил чернявого из квартиры, не переставая извиняться. Захлопнулась дверь, и я остался один.
Поставив табуретку посредине прихожей на ножки, я сел на нее и закурил. Меня трясло – нервы, расшатанные алкоголем, плохо вынесли визит «братвы».
А из подъезда тем временем слышались удаляющиеся вопли чернявого:
– Да я его сделаю, козла! Он, ссыкун, всю жизнь работать на аптеку будет! С ножом вылез! Тьфу!
И примирительный басок белобрысого:
– Да ладно, Колян! Он же прав – он у себя дома! Он же нас не звал! Это Гоша, козел, натрендел: «Там все бухают! Там всегда шалман!»
Голоса удалялись. Я посмотрел на нож, все еще зажатый в моей руке, и с обреченностью осужденного на казнь подумал: «С тех пор, как началась вся эта заваруха с амулетом, мое существование превратилось в какой-то нескончаемый боевик! Как хорошо было раньше! Размеренная, спокойная жизнь! Работа, дом, телевизор. Жена, друзья, уют и порядок. Субботние поездки в гости, рыбалка на Клязьме, пикники на природе. Футбол, кино… Куда все ушло? Словно и не было ничего! Проклятый амулет!»
Вдруг то, что называется «внутренним голосом», сказало мне: «Все началось гораздо раньше! Не обманывай себя! Вспомни, как ты жил еще год назад? Тебя, как комнатное растение в горшке, поливали, удобряли, давали тебе свет… Все в мире подчинено закону равновесия! Если где-то что-то убыло, значит где-то что-то прибыло! Сейчас ты расплачиваешься за растительное существование последних пяти лет! И Катя покинула тебя по этому же!».
Невеселые мысли давили на меня, спать расхотелось, нервная дрожь унялась. Я спрятал нож на прежнее место, подмел мусор в прихожей, прислушался к звукам в подъезде – не захотели ли мои визитеры вернуться?