Пасынок судьбы
Шрифт:
– Видал я твоего Желеслава, – коротко бросил Тишило. И непонятно: то ли послал к такой-то бабушке местного короля, то ли просто подтвердил знакомство. – Или в Заречье по-другому справедливость понимают?
Стражники не нашлись с ответом. По растерянным лицам было видно, что они рассчитывали на поддержку пана Конской Головы, а вышло как раз наоборот.
– Постойте! – Олешек все-таки не выдержал, дернул Годимира за рукав. – Я тут, что называется, слушал вас долго и внимательно…
– Ну? – без всякой радости откликнулся словинец. А что радоваться? Сейчас опять
Шпильман глянул на него укоризненно. Хорошо, что не сказал: «Не «нукай»!»
– Мне кажется, мы про разных Пархимов тут толкуем.
– Не понял… – Чэсь скорчил такую гримасу, что случись рядом крынка с молоком – скисло бы.
– А что тут непонятного? – вскинул бровь Олешек. – Ты, кажется, что-то про внуков говорил? Здоровьем интересовался?
– Ну… это… было. А что?
– А то, что не похож тот Пархим, которого мы знаем, на дедушку.
Пан Тишило глянул на шпильмана заинтересованно. А стражники – как на полоумного.
– А на кого же Пархим… это… похож?
– Описать тебе его, что ли?
– Это…
– Сейчас опишу… – Олешек, согреваемый всеобщим вниманием, явно почувствовал себя в своей тарелке. – Росту чуть повыше меня, чуть пониже пана Годимира будет. Возрастом не больше тридцати годков, а то и двадцать пять, пожалуй, можно дать.
– Да ну?! – не сдержал восклицания седой стражник.
– А ты думал?
– Да что… это… думал? Я знаю. Пархиму за полсотни… это… лет перевалило. Четверо внуков, полбороды седые!
– Тогда, любезный, это точно какой-то другой Пархим, – проговорил Годимир, в душе недоумевая и радуясь одновременно.
– Как другой?
– Да вот так! У нашего в бороде ни единого седого волоска!
Воцарилось молчание. Стражники непонимающе пожимали плечами, украдкой переглядывались. Ай да Пархим – или как его там? – задурил головы всем, кому только смог. И, самое главное, вовремя удрал. Ведь, как известно…
– Как говорят у нас в Грозове, – пробасил пан Тишило, – главное – вовремя смыться. Так ведь? Не того горшечника вы, друзья мои, – он улыбнулся стражникам, видимо, желая их ободрить, – ищете. Или не там. Так ведь?
– Так мы… – проблеял Карпуха. Махнул рукой. – Что ж ты, дядька Чэсь!
– Ничего! Поговори у меня! – Седой даже дернулся оплеуху закатить нахальному юнцу, но постеснялся присутствия благородных панов. – Рубаха-то… Рубаха!
– А что рубаха? – Тишило еще раз встряхнул запачканную тряпицу. – Ты прорехи в ней видал? От меча или ножа?
– Нет… Вроде…
– Так сейчас погляди! Где?
Чэсь принял из рук рыцаря рубаху, еще раз внимательно осмотрел ее. Спереди и сзади. Зачем-то вывернул и изнутри тоже осмотрел.
– Нету…
– Так что твоя рубаха доказывает?
Стражник махнул рукой, вздохнул сокрушенно. Но все-таки попытался оправдаться:
– А с чего бы человеку… это… исчезать? И товар бросил. Да чтоб наш зареченский мастеровой да товар бросил? Наши… это… за лишний скойц зайца в поле до смерти загоняют.
– Точно, – подтвердил крепыш с перебитым носом, впервые открыв рот. Лучше б он его не открывал. Крепчайший дух чеснока
– Не знаю ничего, – буркнул панн Тишило. – Товар – это ваши заботы. Моя забота – справедливость отстоять.
– Горшки с мисками можете себе оставить. – Годимир вздернул подбородок, показывая, насколько он далек от грошовых свар и забот захолустья.
Чэсь крякнул и, не прощаясь, зашагал прочь. Стражники помоложе, вскинув алебарды на плечи, отправились следом. Не оглядываясь.
Годимир облегченно вздохнул:
– Прими мою благодарность, пан Тишило. Когда б не ты…
– А! – отмахнулся бело-красный рыцарь. – Пустое! Сочтемся славой. Да, не забыл ты, пан Косой Крест, о чем мы сговаривались?
– Эх, пан Тишило, едва не забыл. Эти ж… – он кивнул вслед уходящим стражникам, – кому хочешь голову задурят. А что, трава уже высохла?
– Давно уже. Скоро жарко будет. А в жару кулаками махать несподручно. Так ведь?
Ровный лужок по-над Щарой, назначенный для поединка, уже собрал зрителей и сочувствующих. Во-первых, свита пана Тишило – старый Жит, оруженосцы Ратиш и Бажен. Во-вторых, купцы, хозяева замеченных вчера телег. В-третьих, старые знакомцы – иконоборцы. Увидев их, Годимир искренне подивился – в тех краях, откуда он прибыл, священнослужители постеснялись бы прийти любоваться на драку. Но, с другой стороны, ведь не потасовка между упившимися браги кметями предстоит, а честный бой двух рыцарей. В присутствии известного шпильмана. В-четвертых, подтянулись нестройной кучкой стражники, во главе с Чэсем. Любопытно, оставил он кого-нибудь из подчиненных за рогатками, перегораживающими мост, приглядывать? Да кроме всего прочего, с того берега, не иначе как по негласному договору с людьми Желеслава, нелегкая принесла, иначе и не скажешь, облаченных в черные накидки с вышитым точно посередине груди желтым трилистником, стражников Доброжира, числом полдюжины.
Годимир сбросил на траву жак, остался в штанах и рубахе. Сапоги он тоже оставил, лишь отстегнув шпоры. Железякой покалечить можно, даже без умысла, а по нелепой случайности.
Саженях в десяти разоблачался с помощью Жита пан Конская Голова. Слуга что-то выговаривал ему, укоризненно тряся чубом. Пан Тишило молчал. Только один раз замахнулся на докучливого кулаком. Потом протянул руку – закатывай, мол.
– Ох, и силен, – шепнул Олешек, поглядывая на предплечья полещука, бугрящиеся мускулами.
– Сам вижу! – огрызнулся Годимир. – Чего душу травишь?
– Я травлю? – воскликнул музыкант. – Сам себя втравил, а еще мне выговаривал – как живешь, мол, с таким норовом?
– Отстань! Не до тебя сейчас.
– Ладно, я тебе потом припомню, когда отлеживаться после драки будешь… – пообещал Олешек, но замолчал.
Бело-красный рыцарь между тем, уверенно ступая, вышел на середину лужка. Взмахнул пару раз руками наподобие ветряной мельницы, разминая плечи. Присел. Вскочил. Несмотря на возраст, двигался он легко, как юноша.