Пасынок судьбы
Шрифт:
Годимир бежал.
Бежал давно, о чем свидетельствовали огнем горящие легкие и предательская дрожь в коленях, кровь, пульсирующая в висках, и цветные сполохи перед глазами.
Какой-то неумолимый страх, преследующий по пятам, гнал его под мрачным пологом. Страх, который нельзя услышать – ведь в ушах отдается только шорох его шагов; нельзя увидеть – нет вокруг никакого шевеления, не мелькают ничьи тени; нельзя пощупать руками – как потрогать невидимое и неслышное?
Что можно противопоставить врагу, которого нельзя встретить лицом к лицу, честной сталью? Ничего. Остается
И Годимир бежал.
Бежал, отдавая все силы бегу. Некогда даже оглядеться по сторонам, но чутье, упреждающее опытного воина об опасности, подсказывало – промедление смерти подобно. Нельзя задерживаться ни на миг.
Что это за лес?
Как он здесь оказался?
От кого бежит?
Вопросы слишком сложные, на ходу ответа не найти, а остановиться нельзя.
Скорей, скорей!
Не сбиться с ритма, не потерять дыхание…
Оружия нет. Да и немного из него выйдет толку в бою с неизвестностью. Даже лучше – нет лишнего груза.
Сильнее толкнуться, взмахом руки помочь телу покрыть большее расстояние, твердо поставить ногу. Не оступиться. Не упасть.
Лес кончился внезапно.
Бугристые, шершавые стволы словно шагнули назад, вытолкнув человека на голый обрыв. Внизу, на расстоянии двух, а то и двух с половиной саженей раскинулась черная, гладкая, как натянутый платок, равнина. Безжизненная. Ни деревца, ни кустика.
С разбегу рыцарь вылетел на самый край обрыва. Замахал руками, стараясь удержаться, не упасть. Ему удалось остановиться, выгнувшись назад и запрокинув голову к темному небу, измазанному полосами серых туч, как стол в корчме следами грязной тряпки. Но тут край обрыва, сложенный, как видно, лессом или супесью, обрушился под ногами, и человек полетел вниз, нелепо каркнув для пущего сходства с подбитой камнем вороной.
Плюх!!!
Равнина при ближайшем знакомстве оказалась бескрайним озером липкой грязи. Вязкой, вонючей. Такой смрад, должно быть, стоит в Преисподней, где мучаются нарушившие заповеди Господа грешники.
Черная жижа… Да нет, жижей ее назвал бы лишь полный болван. Больше всего это было похоже на поднявшуюся опару, только буро-черного цвета. Грязь цеплялась за одежду, за руки, за волосы. Налипала, обволакивала, сковывала движения. Хорошо, что на дно не тянула в отличие от обычной болотной трясины. Но и вырваться, освободиться не давала тоже.
Как муха в меду…
Пришедшее в голову сравнение могло бы позабавить Годимира, но в ином месте и в иное время. Сейчас не до смеху. Окончить жизнь в липком, вонючем… тьфу ты… язык не поворачивается дать приличное название.
Внезапно смазанная тень пронеслась перед его глазами.
Это еще что?
Тонкая девичья фигурка мягко опустилась на блестящую поверхность озера. Не провалилась и не прилипла. Черная грязь лишь слегка подалась, прогнулась, и не более того.
А девчонка… Нет, не девчонка. Хоть и похожа на человека, но нелюдская повадка прослеживается в каждом движении: в поставе ног, в повороте головы, в положении рук. Смуглая с прозеленью кожа, черные волосы тоже отливают изумрудным сиянием.
Старая знакомая…
Хотя какая там знакомая? Годимир ведь
С одной стороны, таких лесов, таких озер нет от самой северной из известных рек, быстрой и холодной Бейды, до песчаных пустынь, ограничивающих земли Басурмани с юга. Но, с другой стороны, ощущения такие настоящие. И запах смолы, и вонь болота. Шорох пожухлого папоротника под сапогом, топот подошв о землю. Шуршание оседающего откоса, липкое тепло грязи… Хоть бы ущипнул кто! Ан некому. Вернее есть – смуглая, зеленокожая красотка, но она щипать не собирается. Скорее укусит. Вон, прошлый раз какие клыки показывала…
Существо приблизилось, осторожно переставляя ноги – видно, все-таки боялась провалиться. Улыбнулась. Лучше бы она хмурилась! От такой улыбки мурашки по коже бегут, и даже в жару озноб пробирает.
Эх, проснуться бы! Если это действительно сон…
Годимир дернулся изо всех сил, памятуя, что давеча ему удалось проснуться, забарахтался, забился выброшенной на берег севрюгой.
Как бы не так!
Ничего не получилось. Только сильнее завяз. Вот уж точно – муха в меду. Безмозглая тварь, забывшая об осмотрительности в погоне за удовольствиями!
Зеленокожая наклонилась, протягивая перед собой раскрытую ладонь. На первый взгляд – ладонь как ладонь, пальцы как пальцы. Ни тебе когтей-крючьев, ни перепонок жабьих. Единственное, что удивительно, – никаких линий, обычных для любого человека. Кожа белесая, гладкая-гладкая.
От ладони в лицо Годимиру ткнулась волна сухого жара. Гораздо меньше он удивился бы, ощутив могильный холод. Но воздух согревал, обволакивая голову, и… И уносил боль, вгрызавшуюся острым буравом под темя, распиравшую – вот-вот лопнут на сотни осколков – виски.
А потом нелюдь снова улыбнулась, пуганув в очередной раз острыми клыками, и дунула, забавно вытянув почти черные губы трубочкой.
Вроде бы легонько подула, но рыцарь почувствовал себя словно во время бури. Заслезились глаза, взъерошились волосы, в ноздри ворвался вместе с сильным ветром непривычный аромат. Не противный, но чужой для человеческого обоняния.
Годимир затряс головой, стараясь согнать невольную слезу и… вывалился из сна.
Высоко над головой в ясно-синем небе горело желтым пламенем солнце. Оно то скрывалось за ветвями, то выглядывало, слепя выпученные после пережитого кошмара глаза. Пахло свежим сеном и конским потом. Справа под ребра упиралось что-то тупое, но угловатое. Сундук? Куфар?
Грудь вздымалась похлеще кузнечных мехов. Сердце колотилось, то подпрыгивая к горлу, то улетая едва ли не в пятки.
– О! Очнулся!
Знакомый голос. Неужто Олешек?
Точно.
Шпильман заглянул Годимиру в лицо «через голову». Кстати, в Хоробровском королевстве бытовало поверье – если грудному ребенку в лицо смотреть «через голову», то он станет неспокойным, начнет болеть и может, в конце концов, Господу душу отдать.
Шутки шутками, но рыцарь малость испугался. А вдруг и на него плохая примета возымеет действие? После событий последних двух дней он уже привык не удивляться ничему.