Пасынок судьбы
Шрифт:
– Ну, теперича все. Отпрыгался.
– Я, касатик, королевну в чулан запру. Опосля. А с энтими мордоворотами делать что будем?
Толчок в плечо. Годимир опрокинулся навзничь, больно ударившись плечом. Падение отозвалось вспышкой боли в треснутом ребре. Но ни дернуться, ни пошевелиться рыцарь не смог.
– Да хорошо бы их в погреб, чтоб не попортились прежде времени… Приготовь-ка их, старая, а я с лошадками управлюсь пока. Эх-хэ-хэ, грехи наши тяжкие… – Тяжело ступая, Яким прошел в сени, и вскоре его шаркающие шаги затихли.
Годимир лежал в полном оцепенении
И как собираются с ними поступить дальше?
Видеть рыцарь мог только стреху изнутри да жерди, на которые она опиралась. Рядом копошилась Якуня. Кряхтела, охала и, по всей видимости, что-то делала с Ярошем. Судя по словам бабки и деда, они хорошо знали Сыдора. Значит, Бирюку теперь точно не жить. Ну, их-то с Олешеком разбойник может и пожалеть по старой памяти… Годимиру захотелось надавать себе пощечин за подобные мысли, проклятая неподвижность помешала. И как ни заставляй себя думать о чем-то другом, все равно не выйдет. Проверенный способ. Попробуй только сказать себе – не хочу думать о булке с маком. Вот увидишь – только о ней мысли и будут лезть в голову.
Аделия все еще сидела на лавке. Тоже безучастная ко всему, словно тряпичная кукла. Ей, по всей видимости, старики-разбойники уготовили иную участь. Еще бы! Особами королевской крови запросто не разбрасываются. Можно выкуп получить. А если сильно постараться и изобразить из себя спасителя королевны от дракона, есть надежда заделаться королевским зятем и установить власть над половиной Ошмянского королевства. Якиму это, само собой, ни к чему, но вот Сыдор – малый ушлый – своего не упустит.
– Эх, касатик, касатик… – кряхтела бабка, едва не касаясь краем поневы щеки Годимира. Рыцарю это прикосновение почему-то было крайне неприятно. Словно мохнатая гусеница ползет или жирная навозная муха на лицо сесть норовит. – Ну, вот и славненько. Теперь ты, родимый…
Старуха нависла над словинцем. В руке ее сверкнул широкий кухонный нож из тех, что годятся и хлеб нарезать и барана выпотрошить.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
МНОГО КРОВИ И НОВАЯ БЕДА
Багровый отблеск каганца сверкнул на лезвии ножа, словно крысиный глаз. Бабка сопела. От нее несло потом, мочой и квашенной капустой.
– Гладенький, упитанный… – бормотала Якуня. – Будут оглоедушки довольны. Заплатят старикам хорошо. Да и Сыдор не обидит… Все довольны будут. А панычи? Что ж, не повезло панычам. Не вовремя к Якиму с Якуней заехали… А что ж это нету у него ничего… Ничего-ничегошеньки…
Лезвием ножа бабка приподняла рыцарю мочку левого уха. Потом правого. Что он ищет? Осмотрела руки… Годимир догадался – это она сперва высматривала серьги, а теперь проверяла имеются ли у него перстни. Хвала Господу, словинец побрякушки из золота и серебра не любил, считал их баловством, не достойным рыцаря. Теперь оставалось лишь благодарить Господа, Пресветлого и Всеблагого, за эту нелюбовь. А что
Вдруг послышался гулкий звук удара, будто кто-то церковный колокол зазвонил. Глаза Якуни смешно сошлись к переносице, а после и вовсе закатились. Бабка безвольно уселась Годимиру прямо на живот. Несмотря на малый рост, весила она изрядно. Дышалось рыцарю и так тяжело от неведомой отравы, а теперь и вовсе стало невмоготу.
К счастью, старуха просидела так недолго и не успела удушить жертву.
Посидела, посидела и сползла на бок. А перед глазами рыцаря возникло озабоченное лицо Аделии. В правой руке королевна сжимала тот самый сковородник. Начищенный и блестящий.
Девушка наклонилась над бесчувственной Якуней, ткнула ее пару раз сковородой. Не иначе, боялась, что та притворилась. Старуха не подавала признаков жизни, и королевна, отбросив в сторону свое грозное оружие, присела на корточки у поверженного рыцаря.
– Пан Годимир, слышишь, пан Годимир, – дрожащим голосом позвала она.
Словинец и рад был откликнуться, да не мог. Язык не слушался, и губы онемели. Даже подмигнуть не выходило. Славную отраву старики-разбойнички используют. Мастера! Их бы в Мариенберг, в Академию на факультет алхимии. Могли бы большие деньги зарабатывать и, между прочим, чистыми руками.
Аделия сперва осторожно, а потом все смелее и смелее хлопала его по щекам. Даже удивительно как-то. Слышать шлепки – полновесные, уверенные, а ничего не чувствовать. Будто и не тебя лупцуют, а кого-то другого…
Отчаявшись, а может, просто отбив ладошки, Аделия перескочила к Ярошу. Для начала позвала, потом тряхнула – у разбойника аж голова о глинобитный пол стукнулась, – а после съездила по щеке. Ойкнула, едва не завизжала.
«Наверное, в кровь залезла. Не зря Якуня с ножиком над Бирюком колдовала».
Королевна легко перепрыгнула через Годимира. Снова присела.
«Все правильно. Слева Олешек должен лежать. А ну-ка, поглядим, что выйдет у нее?»
Годимир даже подивился своему нездоровому азарту. Тут молиться надо, чтобы кто-то очнулся и помог девчонке остальных выручать, а он размышляет, прикидывает. Словно в «любит – не любит» играет на ромашке.
– Пан шпильман, пан шпильман… Олешек! Да очнись же ты, проклятущий!
Пощечина. Еще одна!
«А ну, давай-давай. Музыканты, они к побоям не привычные, вдруг получится!»
Не получилось. То ли Олешек оказался к затрещинам и оплеухам еще более приученный, нежели сам Годимир, то ли зелье Якуни не собиралось так быстро выветриваться.
Аделия заметалась по избе. Что-то придумала? Или просто от безысходности, как зверь в западне? Удирала бы, пока не поздно. Чем там дед занят? Неровен час, вернется, а с ним так запросто, как с бабкой, не совладаешь. В этом рыцарь почему-то не сомневался.
Уф-ф!
Целый водопад обрушился сверху, залил глаза, рот и ноздри. Холодными пальцами проник за ворот жака, потек по полу вдоль хребта, подбираясь к гашнику штанов.