Пасынок судьбы
Шрифт:
Зеленокожая бросила единственный взгляд на содержимое сундука. Презрительно скривилась, но отвернулась.
– И что же там? – еле слышно проговорил Ярош – они с Годимиром достигли прочного дубового ларя одновременно. Под густой бородой разбойника вспучились и заиграли желваки. – Твою мать, курва старая…
Рыцарь с большим трудом сдержался, чтобы не кинуться следом за Олешеком. Рот наполнила едкая слюна, горький комок подступил к горлу.
Сундук примерно на треть заполняли отрезанные уши с серьгами – мужские
Вот так старички… Само воплощение гостеприимства!
Меч словно сам собой пополз прочь из ножен.
– Дай, я! – прорычал рядом Бирюк.
– Людоеды близко, – лениво зевнув, напомнила навья.
– Во-во! – заголосила старуха. – Вот они и заставили! Это не я! Это они! Они приносят. Меняют…
– А ты им мяска, а, старая? – осклабился Ярош.
– Ну да! Жить-то надо…
– Тебе, конечно, надо. А другим?
– Так вы случайно попались! – Якуня то и дело срывалась на визг. – Молодые панычи приходят… Не такие, как вы, злые… Быков, коней приводят… Мы с дедом меняем…
– А случается, и пленных, да? – Ярош занес корд.
– Ну, было, было! – Бабка ударилась затылком о печь. Аж кирпичи вздрогнули. – Пару раз, не больше…
Аделия непонимающе посмотрела на мужчин:
– А что, собственно…
– Ничего, твое высочество, – ответил Годимир. Бросил меч обратно в ножны. Развернулся. Коротко сказал старухе: – Живи. Если сможешь.
– Твоей ненависти хватит на седмицу, – шепнула навья, проходя мимо рыцаря к выходу.
Олешек последовал за ней. Шпильмана слегка пошатывало.
Аделия брезгливо бросила сковородник в угол, приподнявшись на цыпочки, попробовала заглянуть в сундук, но Ярош захлопнул крышку. Королевна фыркнула и вышла из дома.
– Развяжите, панычи… – ныла старуха.
– Обойдешься! – рыкнул Годимир.
– У-у-у, собака… – добавил Ярош, замахиваясь, словно для удара.
Якуня зажмурилась и втянула голову в плечи.
– Тьфу ты, ну ты! – сплюнул разбойник. – Как других резать, так не боялась…
Рыцарь кивнул и пошел к двери. Уже в сенях он услышал стук падения чего-то не слишком тяжелого. Обернулся. Ярош, угрюмо зажимая рану, шагал сзади.
– Что всполошился, пан рыцарь?
– Да ничего… – Годимир пожал плечами. – Почудилось.
На крыльце Бирюк легонько хлопнул словинца по плечу:
– Я сейчас, пан рыцарь…
– Ты не слишком задерживайся. Навья сказала – горные людоеды на подходе.
– Да ну? – Разбойник побледнел. Или показалось в неверном свете клонящегося к закату солнца? – И много?
– Дюжина.
– Ну, вот и отгулял свое, Ярош Бирюк… – Заречанин вздохнул, вытер окровавленные пальцы о штаны.
– Навья выведет
– Да? Может быть. Во всяком случае, никто не скажет, что я сдался без боя. – Ярош покрепче сжал в ладони лук, движением плеча поправил тяжелый, полный стрел колчан. – Ладно. Идите пока.
Он огляделся, подхватил едва заметный в густой траве кол и принялся деловито подпирать двери избы. Внутри тоскливо орала Якуня.
– Чего это она? – удивился Годимир.
– А я почем знаю? Может, спятила на радостях?
– На радостях? Ну-ну…
Словинец покачал головой и пошел к остальным.
Олешек опять блевал, упершись головой в поленницу. Тут уж одно из двух. Либо Якима, проткнутого держаком, увидел, либо коней порезанных. В отличие от музыканта, королевна сохраняла спокойствие. По крайней мере, внешне. Ну, разве что чуть-чуть чаще, чем следует, озиралась по сторонам.
Годимир внимательно глянул на Якима. Старик умирал долго. Об этом свидетельствовали две глубокие борозды, прорытые каблуками его чоботов в утоптанной земле.
– Ну, так что… – Рыцарь хотел спросить у зеленокожей, не пора ли.
Но тут меховым комком им под ноги выкатился Мохнопятик. Он оказался размером с крупную дворнягу, желтые зубы торчали изо рта, до боли напоминая бобра, вот только хвост не был похож на бобровый – никакой тебе благородной мясистости, крысиный задохлик. Что за зверь такой? Почему о нем не упоминал не один составитель бестиариев и монстрологий?
Мохнопятик запрыгал на задних лапах, потешно взмахивая передними, зацокал словно белка.
На лицо навьи тенью набежала забота.
– Что, так плохо? – спросил Годимир.
– Они близко, – кивнула зеленокожая.
– Так чего же мы ждем? – подошел Ярош. Он наложил стрелу на тетиву, но боевого задора в голосе не слышалось. Уж скорее, обреченность.
– Побежали! – Навья тряхнула головой, волна волос метнулась с плеча на плечо.
И они побежали…
Неживая повела людей на тот самый, похожий на вываленный язык, холм.
Когда Годимир бросил прощальный взгляд на избушку стариков-предателей, ему почудился внутри отблеск пламени.
– Что зыркаешь, пан рыцарь? – буркнул Ярош. – Боюсь я, кто-то из нас каганец опрокинул. Вот незадача! Сгорит теперь старуха. Будешь жалеть?
– Не думаю, – отозвался словинец. – Просто…
– А коль не пожалеешь, так и говорить не о чем. Ты не грусти, пан рыцарь, этот грех я на себя возьму. Одним больше, одним меньше… Какая разница? Мне по-любому в Королевство Господне не войти.
После они молчали. Поднимаясь по крутому склону, где корни елей цепляются за ноги, а колючие лапы хлещут по лицу и плечам, много не поболтаешь. Но на гребне рыцаря вновь заставил обернуться протяжный громкий не то крик, не то вой, донесшийся снизу…