Патока
Шрифт:
…Чертовски глупое положенiе… Все равно… Прiятный человкъ…
– У меня есть… бла-дарю…
– Бла-го-да-рю, не о-жи-далъ!
Блкинъ вскинулъ глаза.
– Ха-ха-ха… Не выходитъ! Это вотъ: “не о-о-жида-алъ”! Граммофонъ у меня… Да-ра, дайте! Позволите?
А Дара уже несла тумбочку.
Попивали легкое блое, а граммофонъ плъ:
Мн ма-ма-а-ша говорила-я…
Милочка, пришла пора тво-я,
Розы счастья на твоемъ
Муженька… хо-чу… те-б… най-ти-и-и…
Инженеръ подмигивалъ, а Блкинъ съ улыбкой смотрлъ въ раструбъ.
Разговоръ возобновился. Блкинъ высказалъ, что домъ инженера ему чрезвычайно нравится, и онъ обязательно выстроитъ такой же, какъ только получитъ переводъ. Мечта жизни. Десять лтъ торчитъ въ поганомъ городишк, а дти растутъ, надо учить. Удивительное вино… Не мускатъ?
– Аликанте розовое. Да, чортова ваша служба. Меня чуть было не сбили. Иди, иди къ намъ! Служи… Послалъ я его къ чорту.
А-ахъ, не та-акъ…
Вы слишкомъ воль-но…
– Здорово?
– Да. Такъ это вы кого же… къ чорту-то?
– Дядюшка у меня троюродный, по матери. Петровъ… Есть такой или былъ… Шишка…
– Петровъ?! Онъ и теперь… онъ и теперь…
…Къ чорту послалъ!
Блкинъ поставилъ стаканчикъ, чувствуя дрожь въ рук.
– Машинкой-то быть?! Атанде, генералъ Лефранде! Вашъ покорнющiй слуга… Га!
Инженеръ скомкалъ и швырнулъ салфетку.
– Мерси за казенные пироги. У меня свои пироги.
Взялъ яблочную слойку, перекусилъ крпкими зубами и запилъ полнымъ глоткомъ - даже хрупнуло.
А томный женскiй голосъ плъ:
День незамтно прохо-одитъ,
Скучный, томительный де-энь…
Ночка на смну прихо-о-дитъ,
Сонъ и лю-бо-овная л-энь…
Въ столовой сгустились сумерки.
– Да-ра, а кофе? Заслушалась…
Она усмхнулась губкой, но Блкинъ уже не видлъ. Онъ хотлъ, чтобы инженеръ говорилъ о Петров.
– Коньячку или ликерчику, а? Дара, смоквы.
И, когда она подавала вазочку, Блкинъ видлъ, какъ инженеръ опустилъ руку подъ столъ, и вазочка дрогнула.
…Ого! Пить больше не буду…
И поймалъ себя, что сидитъ развалившись и постукиваетъ каблукомъ въ тактъ псенки. Оправился и уловилъ, что Дара смотритъ отъ двери.
Закрутилъ усъ.
…Какой же это Петровъ? Два Петрова… одинъ - вице-директоръ…
Въ столовой стлалась сизая пелена дыма. За окнами нависала муть раннихъ декабрьскихъ сумерокъ.
– Дара, шторы.
Она неслышно прошла и опустила шторы. Такъ же неслышно скользнула къ стн и щелкнула контактомъ. Вспыхнуло. Блкинъ почувствовалъ проясненiе, но глазамъ стало больно. Всю недлю спалъ онъ въ полусонъ, по волостнымъ правленiямъ, а дв ночи провелъ въ дорог.
–
У Блкина качнуло передъ глазами. Онъ провелъ по лицу и пришелъ въ себя. Нтъ, ничего. Инженеръ куритъ и говоритъ про какую-то глюкозу. Сидлъ и слушалъ, стараясь не закрывать глазъ, и глядлъ въ лампочки. Чуть шевелились он, пускали усики и расплывались въ пятна. А въ ушахъ постукивали шарики, кокали и откатывались.
…Ко-ко-ко… за-за-за… глю-ко-за… ко-ко-ко… Глюкоза… Вотъ смшное слово. Оно юлило, вертлось. Остренькое что-то было въ немъ, какъ юла, какъ шило. Глю-ко-за.
И, улыбаясь этому остренькому слову, онъ вдругъ нахмурился, замтивъ, какъ въ темномъ пролет дври стоитъ Дара, вытираетъ полотенцемъ бутылку и смотритъ на него. Опять сталъ съ силой крутить усъ, точно хотлъ вывернуть его и встряхнуться. Чувства обострялись. Онъ различалъ вс мелочи - пятна на скатерти, крошку на усахъ инженера.
– Закалить энергiю, расшевелить надо!
– Мм-да… - отзывался Блкинъ, стараясь укрпить взлядъ на радужномъ пятнышк въ графин.
Пятнышко заколыхалось и пропало. Блкинъ понялъ, что инженеръ хочетъ налить, и оставилъ стаканъ.
– Благодарю… довольно…
И сказалъ: “довольно”.
– Только при полной мощи силъ… силъ капитала…
…Талъ-талъ-талъ… - вошло въ ухо Блкину и завертлось.
– Уже намчаются перспективы…
– Конечно… Пер-спе…
Онъ такъ старался выговорить, что сломалъ. Наливалъ сельтерской и слдилъ, какъ бы не пролить. И пролилъ-таки. Чмъ-то сквернымъ пахло въ комнат. Этотъ-то запахъ и мутилъ. Онъ шелъ отъ неубраннаго провансаля съ омарами, отъ сигары инженера, отъ груды окурковъ изъ пепельницы, смоченныхъ изъ рюмки. Отодвинулъ пепельницу. Запахъ стоялъ дкiй, вязкiй. Было невыносимо противно. Блкинъ сдлалъ глубокiй вздохъ, почувствовалъ выступающiй потъ и поднялся.
– Уже?
Блкинъ не выпустилъ спинки стула и сказалъ нетвердо:
– Я бы на воздухъ… немножко…
– Идетъ! Заводъ смотрть, а?
Казалось, что инженеръ кричалъ.
…Только бы выйти… скорй… Зачмъ я такъ?..
Маленькая рука подставила ботинки. Онъ ткнулся въ рукава шубы, размахнулся и кого-то задлъ. Фыркнуло что-то, должно быть, проснулся сенбернаръ.
– Allons!
Вышли на воздухъ.
Уже чернлъ вечеръ. Въ сосновой рощиц не видно было отдльныхъ деревень. Здсь воздухъ былъ чистый, вольный, легкiй. Снжокъ похрустывалъ - хрупъ-хрупъ, должно быть, начинало морозить.
Блкинъ шелъ медленно, останавливался и дышалъ. Остаться бы одному, постоять среди молчаливыхъ деревьевъ, на бломъ снгу. Слушать тишину. Нтъ, не совсмъ тишина: въ вершинкахъ позваниваетъ втромъ.
Сзади тяжелымъ хрустомъ идутъ шаги.
– Га! Лсокъ-то каковъ!
И такъ захотлось въ сани, въ т утрешнiя сани, на снную подстилку. Упасть и катить, катить, катить… по ухабамъ, въ падающей ночи.
…И-эхъ, ми-ла-ай!..
Пыхтло впереди вздохами - всхлипыванья какiя-то.
– Слышите, патока кипитъ… Баллоны открыты.