Патрик Кензи
Шрифт:
Вторым был Бобби Ройс. Он держал Энджи за горло, когда моя пуля вырвала приличный кусок мяса у него из ноги. Не поверите, но Бобби Ройс после этого сумел подняться. Не только подняться, но и направить в мою сторону ствол. Он целился в меня даже после того, как две пули, выпущенные Энджи, подкинули его вверх и отшвырнули к пожарному гидранту и свет померк в его глазах. Бобби Ройс так и застыл, держа меня на мушке, и надо сказать, что при жизни в глазах у него было огня и блеска не больше, чем у мертвого.
Я вылез из машины у того дома, где проживала
Их было человек девять. Половина расположились на крыше облезлого синего «Шевроле-Малибу» с ярко-желтым блокиратором на переднем колесе — владелец явно не желал платить штрафы. Остальные пристроились рядом — на темно-зеленой «Гранаде». Двое подростков спрыгнули наземь и быстро зашагали вверх по улице, опустив головы и потирая ладонями лбы.
Я подошел вплотную и спросил:
— Дженна здесь?
Тот, кого другие называли Джером, — тощий и жилистый, в мешковатой красной безрукавке и белых шортах — рассмеялся.
— «Дженна здесь?» — передразнил он пронзительным тоненьким голоском. — Можно подумать, закадычный друг явился. — Остальные тоже засмеялись. — Нет, папаша, нету Дженны, уехала на денек. Я ее обслуживаю, так что можете оставить ей сообщение через меня.
При слове «обслуживаю» вся компания загоготала.
Шутка мне тоже понравилась, однако я был твердо намерен сохранять невозмутимость.
— Типа того «пусть мой агент позвонит ее агенту», да?
Джером взглянул на меня с невозмутимым видом:
— Да, папаша, типа того. Все будет передано.
Они загоготали еще громче. Гораздо громче.
Ну вот, Патрик Кензи, ты и соприкоснулся с подрастающим поколением. Я прошел между машинами, что было не так-то просто, поскольку никто и не подумал подвинуться. Однако мне это удалось.
— Душевно вам признателен, Джером.
— О чем ты, папаша?! Кушай на здоровье! Всегда ко мне обращайся!
— Как увижу Дженну, помяну тебя добрым словом, — продолжал я, поднимаясь на крыльцо трехэтажного дома.
— Проваливай, белая сволочь, — буркнул Джером, когда я открыл дверь в холл.
Дженна жила на третьем. Я взбирался по лестнице, вдыхая знакомые запахи, — во всех таких домах пахнет одинаково: нагретыми солнцем опилками, старой краской, кошачьей мочой, деревом и линолеумом, десятилетиями впитывавшими талый снег и грязь из-под мокрых подошв, пролитым пивом и содовой, пеплом тысяч окурков. Я благоразумно не держался за перила, которые по виду в любой момент могли сорваться с ржавых стоек.
Свернув в верхний вестибюль, я остановился перед дверью Дженны — или, вернее, тем, что от этой двери осталось. Кто-то пробил филенку дубиной — она валялась тут же, в груде щепок. Кинув быстрый взгляд в коридор, я обнаружил узкую полоску темно-зеленого линолеума, заваленного обломками
Я достал пистолет, осторожно сделал маленький шажок внутрь и двинулся по квартире, вскидывая к каждому дверному проему одновременно глаза и ствол. Стояла тишина, какая бывает, когда ничего живого в доме нет, однако мне уже приходилось убеждаться, насколько эта тишина обманчива, и потому я собирался удостовериться своими глазами.
И через десять минут скрупулезного и напряженного осмотра я убедился, что квартира и в самом деле пуста. К этому времени я взмок, у меня заломило спину, а мышцы рук и ног просто одеревенели.
Потом, держа пистолет в опущенной руке и слегка расслабившись, пошел по второму кругу, вновь осматривая комнаты и обращая больше внимания на детали. Но из спальни не выскочило и не сплясало передо мной нечто, осиянное неоновой надписью УЛИКА. Да и в ванной я ничего не обнаружил, и кухня с гостиной оказались столь же неотзывчивы. Мне удалось лишь установить, что в квартире кто-то основательно пошарил, нимало не заботясь о сохранности обстановки. Все, что только можно, было разбито, взрезано, вскрыто, взломано, выпотрошено.
Шагнув в коридор, я услышал справа от себя шорох, шарахнулся и направил толстый ствол на Джерома. Он съежился и, загородясь ладонями, вскричал не своим голосом:
— Эй-эй, ты что, ты что, совсем, что ли?! Не стреляй!
— Черт возьми, — сказал я, почувствовав, что дарованное выбросом адреналина облегчение больше напоминает изнеможение.
— Чтоб тебя, — проговорил Джером, выпрямляясь и по непонятной причине ощупывая штанины своих шортов. — На кой ты таскаешь с собой такую дуру? Слоны у нас здесь давненько уже не водятся.
— А ты что здесь делаешь?
— Я-то местный житель, милый белый папаша, так что извиняться надо тебе. И спрячь куда-нибудь эту штуку.
Я сунул пистолет в кобуру.
— Что тут творится?
Джером вошел в квартиру и оглядел перевернутые вверх дном комнаты так, словно видел все это раз сто.
— Старуха Дженна не появляется уже неделю. А устроили этот бардак в прошлый уик-энд. Нет, — прибавил он, опережая мой вопрос, — нет, папаша, никто ничего не видал.
— Это меня не удивляет, — сказал я.
— А ты бы хотел, чтобы у нас, как в белом квартале, люди наперегонки неслись стучать в полицию? Ладно, не в том суть. — Он снова оглядел развороченную квартиру. — Я думаю, тут без Роланда не обошлось.
— Кто это?
Он взглянул на меня и засмеялся.
— Ну, скажи! Кто такой Роланд?
Джером повернулся и вышел:
— Вали домой, папаша.
Я шел за ним по лестнице следом и продолжал повторять:
— Кто такой Роланд? Кто такой Роланд?
Но он только мотал головой все то время, что спускался вниз, а выйдя на крыльцо, где на ступеньках расселись его дружки, ткнул через плечо большим пальцем, показывая на меня, и сказал: