Патриот
Шрифт:
Утром, к тому моменту, как я приехал в Серебряный Бор, первые встречи уже прошли на Дальнем Востоке. Забегая вперёд, скажу: нам удалось провести их все — ни одна не сорвалась, несмотря на полицию, которая считала их несогласованными митингами. По всей стране в них приняло участие больше пятнадцати тысяч человек.
Год кампании — поездок, встреч, агитации, — и вот перед тобой полный зал людей, семьсот человек. Юрист ФБК Иван Жданов произносит: «На голосование выносится вопрос о выдвижении Алексея Навального кандидатом на пост президента России. Кто за?» — и все одновременно поднимают руки. Дух захватывает, и тебя переполняет благодарность и чувство ответственности — перед теми, кто работал с тобой всё это время, кто голосует сейчас
Стоя на сцене с женой, детьми и моими соратниками, я произнёс речь, в которой сказал, что мы идём на выборы побеждать, потому что мы — самая многочисленная оппозиционная сила в стране. Но если так случится, что нам откажут в регистрации, то я призову к бойкоту выборов.
В тот же день в девять вечера мы подали документы о моём выдвижении, а на следующий нас пригласили на встречу: это означало, что ЦИК уже вынес решение. Глава Центральной избирательной комиссии Элла Памфилова восседала в президиуме в окружении своих подчинённых. Она надменно сказала, что мне отказано в допуске к выборам на основании приговора по делу «Кировлеса». К этому моменту дело было уже во второй раз передано в ЕСПЧ, а значит, вот-вот должно было последовать решение об очередном его пересмотре. «Я двенадцать лет в советское время на производстве отпахала, а вы зарабатываете тем, что собираете деньги незаконным образом и оболваниваете молодёжь», — заявила мне Памфилова. Эти слова, которые тогда не могли вызывать ничего, кроме недоумения (какое это отношение имеет к процедуре моего выдвижения?), предвосхитили сразу два моих уголовных дела — о «вовлечении несовершеннолетних в противоправные действия» (так власти назвали участие молодых людей в митингах) и о «сборе средств на финансирование экстремизма» (экстремизмом они назвали мою президентскую кампанию). По второму обвинению мне прямо сейчас, когда я уже сижу в тюрьме, грозит тридцать лет.
После того заседания я, как и обещал, призвал избирателей бастовать — не просто бойкотировать выборы, а ещё и активно агитировать за этот бойкот и записываться в наблюдатели. Мы смогли выставить на выборах тридцать три тысячи наблюдателей. И явку, и результат Кремлю пришлось подделывать у них на глазах — видео с фальсификациями был потом завален весь интернет.
Но даже несмотря на то, что меня не допустили до участия в выборах, эта кампания позволила нам перешагнуть на новую ступень. Организованная нами сеть штабов стала постоянно действующей инфраструктурой оппозиции. И это была оппозиция нового типа — способная вывести людей на улицы в любом городе, участвовать в выборах и побеждать на них.
Глава 16
«Власть в России сменится не в результате выборов», — эту фразу я произнёс в интервью ещё в 2011 году. Однако нельзя отрицать, что, во-первых, в преддверии выборов всеобщее внимание приковано к политике и этим нужно пользоваться, а во-вторых, власть в этот момент всегда очень уязвима. Мы видели это всё в том же 2011 году — «Единая Россия» выиграла с помощью фальсификаций, но это сразу привело к большим протестам.
Тогда, в 2011-м, я призывал голосовать за любую партию, кроме «Единой России». В 2018-м, после того как меня не допустили к президентским выборам, я призывал к бойкоту. Меня за это много критикуют, считая мою позицию непоследовательной, но на самом деле она совершенно логична: всегда следует использовать выборы, чтобы нанести Кремлю максимальный урон.
В конце 2018 года мы придумали новую стратегию — «Умное голосование». С её помощью мы собирались разрушить монополию «Единой России». Раньше это никогда не получалось: кандидат от путинской партии на выборах набирал минимум 25–30 % голосов, а оставшиеся голоса дробились между представителями системной оппозиции. Кремль ревностно следил за тем, чтобы «системные» не договаривались между собой, —
Идея была в том, что наш штаб выбирал «второго по силе» кандидата и призывал всех голосовать за него, отбросив идеологические разногласия. В своём анализе мы использовали результаты прошлых выборов и мнения экспертов, которые разбираются в местной политике. Почти всегда вторым по силе кандидатом оказывался коммунист. В этой книге я исписал немало страниц, рассказывая о своей нелюбви к коммунистам, но тут ситуация была другая: я не желал победы коммунистам, я желал поражения «Единой России».
Летом 2019 года мы тестировали «Умное голосование» на выборах в Московскую городскую думу. Я не мог избираться, но многие из моих коллег и соратников — могли. Наш план мы объявили за несколько месяцев до выборов и получили большое одобрение. Конечно, находились и недовольные: «Я двадцать лет голосовал за партию „Яблоко“ и продолжу голосовать за партию „Яблоко“, несмотря ни на что!»; «Коммунисты?! Эти людоеды?! Никогда». Я терпеливо разъяснял, что в нашем положении можно проголосовать и за табуретку — она и то будет лучше, чем единоросс. Второй мой аргумент состоял в том, что чем больше неединороссов окажется в Думе, тем смелее они станут. Когда их меньшинство, они не решаются пойти наперекор «Единой России», но всё может измениться, если они почувствуют свою силу.
Кремль быстро понял, что наша тактика пользуется популярностью и осенью их ждёт разгром. Поэтому они использовали уже отработанный метод: просто отстранили от участия всех самых популярных кандидатов, причём не просто отстранили, а и арестовали большинство из них на месяц (некоторых — на дольше).
Независимые кандидаты бились до последнего. Любовь Соболь была одной из них. Когда чиновники отказались регистрировать её кандидатуру на выборах, она в ответ объявила голодовку и отказалась покидать помещение избирательной комиссии. Видео, на котором Соболь выносят из здания вместе с диваном, стало символом той кампании.
Выборы в Мосгордуму, которые ещё за пару месяцев до того вызывали у всех только зевоту, приковали к себе внимание всей страны. Массовый недопуск независимых кандидатов привёл к огромным уличным протестам в Москве. Против нескольких протестующих были возбуждены уголовные дела, чаще всего — по статье «Применение насилия в отношении сотрудника полиции». «Насилием» объявляли, например, брошенный в омоновца пустой бумажный стаканчик. Это была важная веха в истории российского протеста — не только потому, что к нему присоединились совершенно новые люди, но и из-за ужесточения репрессий. В 2017 году за участие в митинге ты получал пятнадцать суток спецприёмника. В 2018-м — уже тридцать суток. Начиная с 2019-го ты рисковал провести в тюрьме годы.
Выборы состоялись в сентябре. Даже несмотря на то, что настоящих кандидатов отстранили, «Умное голосование» сработало. Количество депутатов от путинской партии уменьшилось — было сорок, стало двадцать пять. Нам даже удалось лишить мандата главу «Единой России» в Москве. Мы смогли избрать несколько по-настоящему оппозиционных депутатов, которые теперь открыто критиковали и мэра Москвы, и президента Путина прямо с трибуны столичной Думы. Вместе с ними (так уж работает «Умное голосование») избрались и несколько вообще ничего не подозревающих людей, которые были выставлены техническими кандидатами и собственной победой были шокированы больше, чем мы. Так или иначе, как я и надеялся, Московская городская дума обрела совершенно другой состав: от монополии «Единой России» не осталось ни следа, а системная оппозиция заговорила гораздо громче.