Патрульные Апокалипсиса
Шрифт:
– БОР – это Бюро особых расследований, – пояснил Брессар, заметив недоумение супругов Виллье. – Его создали американцы для выявления и преследования военных преступников.
– Простите, я думал, вы знаете, – сказал Лэтем. – Бюро активно сотрудничало во Франции с вашими властями.
– Это его официальное название, – заметила Жизель, – а я слыхала другие: охотники за коллаборационистами, разоблачители свиней, да и как только их не называли.
– Продолжайте, пожалуйста. – Жан-Пьер нахмурился, недовольный тем, что его собеседника прервали. – Значит, к Жоделю не прислушались, сочтя его за сумасшедшего, –
– Решение было тщательно взвешено, если вы это имеете в виду. Его тщательно допросили, три человека, взяв у него показания, сверили их. Эта стандартная процедура…
– Так, значит, вы располагаете необходимой информацией, – вставил Виллье. – Кто же этот генерал?
– Мы не знаем…
– Не знаете? – воскликнул Брессар. – Mon Dien, [18] не потеряли же вы эти материалы!
– Мы ничего не теряли, Анри, эти материалы у нас выкрали.
– Но вы же ссылались на архивные документы! – воскликнула Жизель.
18
Бог мой (фр.).
– Я сказал: «Из архивных материалов, которыми мы располагаем», – поправил ее Лэтем. – Вы можете внести в картотеку определенного периода чью-то фамилию, и на карточке будут вкратце изложены факты, заставившие провести расследование и принять по делу окончательное решение. Материалы допросов и показаний хранятся в засекреченных папках. Вот такая-то папка и была изъята. Почему – неизвестно, хотя теперь, пожалуй, мы знаем причину.
– Но вы знали обо мне, – прервал его Жан-Пьер. – Откуда?
– Картотека Бюро постоянно пополняется новыми сведениями. Года три назад пьяный Жодель подошел к американскому послу у театра «Лисеум», где вы играли в какой-то пьесе…
– «Меня зовут Аквилон»! – вставил Брессар. – Ты был там просто великолепен!
– Помолчи, Анри… Продолжайте же, мистер Лэтем.
– Жодель кричал, что вы великий актер, называл вас своим сыном и спрашивал, почему американцы не верят ему! Разумеется, Жоделя оттащили от посла, которого швейцар проводил к лимузину, сказав ему, что этот бродяга-пьяница – ваш фанатичный поклонник, всегда околачивающийся возле театров, где вы играете.
– Но я никогда не видел его. Почему?
– Швейцар объяснил и это. Едва вы появлялись в дверях артистического подъезда, он удирал.
– Но это лишено всякого смысла! – возразила Жизель.
– Боюсь, что нет, дорогая, – сказал Жан-Пьер, печально посмотрев на жену. – Во всяком случае, то, что я узнал сегодня… Итак, мсье, – продолжал актер, – из-за этого странного, но не такого уж неслыханного случая мое имя попало… как вы это назвали?.. В обычную картотеку разведки?
– Только в связи с фактом необычного поведения, к которому не следует серьезно относиться.
– Но вы-то отнеслись серьезно, n’est-ce pas?
– Прошу вас понять меня, сэр, – сказал Лэтем, нагнувшись вперед. – Пять недель и четыре дня тому назад моему брату предстояло вступить в контакт с его связным в Мюнхене. Это было специально оговорено, не приблизительно, а точно: весь план разработан в пределах двенадцати часов плюс несколько минут. Трехгодичная, сугубо секретная, чрезвычайно
– Кажется, именно об этом я и сказал, – перебил его Виллье. – Это явление, сопутствующее нашей профессии и в основном безобидное.
– Я тоже так считал, сэр. Тогда почему же этот случай был занесен в картотеку?
– И вы нашли ответ?
– Не совсем, но понял, что следует найти Жоделя. Приехав в Париж две недели назад, я искал его повсюду, во всех закоулках Монпарнаса, во всех трущобах.
– Зачем? – спросила Жизель. – Что вас к этому привело? И прежде всего – почему имя моего мужа оказалось в картотеке Вашингтона?
– Я спрашивал себя об этом, миссис Виллье. Поэтому, находясь в Вашингтоне, я разыскал бывшего посла, работавшего с прежней администрацией, и спросил его. Ведь информация не могла быть направлена в разведку без его ведома.
– И что же сказал мой старый друг посол? – не без иронии полюбопытствовал Брессар.
– Мы обязаны этой информацией его жене…
– О! – воскликнул дипломат. – Тогда к этому и впрямь стоило прислушаться. Послом-то следовало быть ей. Она гораздо умнее и осведомленнее. Она, видите ли, врач.
– Да, я разговаривал с ней. Помимо всего прочего она страстная театралка. И всегда сидит в одном из трех первых рядов.
– Далеко не лучшие места, – снисходительно заметил актер. – Оттуда виден крупный план, но перспектива теряется. Прошу прощения, продолжайте. Что же она сказала?
– Она обратила внимание на ваши глаза, мистер Виллье. И на глаза Жоделя, когда он остановил посла и ее, начав истерически кричать. «Глаза у них синие, – сказала она, – и вместе с тем удивительно светлые, что необычно для синеглазых людей». И дама эта подумала, что в безумных речах старика может таиться правда, поскольку такой необычный цвет глаз передается лишь генетически. Она считала свой вывод спорным, но заслуживающим внимания. А она, как сказал Анри, – врач.
– Значит, ваши предположения подтвердились. – Жан-Пьер задумчиво кивнул.
– Когда в телевизионных «Новостях» сообщили, что неизвестный старик застрелился в театре, крикнув, что вы – его сын, я понял, что нашел Жоделя.
– Вы нашли не его, мистер Лэтем. Вы нашли его сына, который не знал отца. Так чего же вы достигли? Я почти ничего не могу добавить к тому, что вам уже известно и о чем сам я узнал лишь сегодня от родителей. Они рассказали мне, что Жодель участвовал в Сопротивлении, а до того пел в Парижской опере. Немцы схватили его и отправили в концлагерь, откуда, как полагали, он не вернулся. А Жодель, оказывается, вернулся, но в таком виде, что почел за лучшее не объявляться. – Помолчав, актер грустно и задумчиво добавил: – Он позволил мне наслаждаться жизнью, тогда как себе отказал даже в достойной жизни.