Паутина Фрейда

Еленина Юлия

— Ты его любила? — спросил Ратомский, скорее всего, имея в виду Калинина.

Андрей Григорьевич бы даже не удивился, если бы я рассказала, что обсуждаю его, лежа в постели с другим мужчиной.

— По-своему, — ответила, подумав, но это было чистой правдой. — Одинаковой любви не бывает. Тут скорее была любовь-уважение. Да, он привлекательный мужчина, обаятельный, харизма так и прет, но я любила его не за внешность. Он профессионал, он самый настоящий чертов гений психологии. И тут, вероятнее, было что-то сродни тому, когда начинающие в какой-то области равняются на своего кумира. Не скажу, что это было фанатичное поклонение светлому образу Андрея Григорьевича, но чувства были.

И к Ратомскому у меня есть чувства, только

я сама еще не разобралась, какие именно. Но все придет, когда я смогу подумать.

— Есть еще что-то, чего я не знаю о тебе?

Вот на этот вопрос я затруднялась ответить. Зависит от того, что он уже знает. А судя по всему, покопался он в моей биографии основательно.

— Получил выписку из моей медкарты?

— Нет, кажется, — ответил он, даже ни капли не стушевавшись.

Ну да, быть искренними просто. Он ничего не отрицал.

— У меня иммунологически обусловленное бесплодие.

Я сказала это вслух. Даже не ожидала. Он молчал, а потом, когда я уже и не ожидала услышать хоть слово, спросил:

— Это что? Из всей фразы я понял только слово «бесплодие».

— Это сбой иммунной системы. Даже собственная яйцеклетка может распознаваться как чужеродный объект, что уж говорить про сперматозоиды? То есть любую возможность оплодотворения организм станет отвергать, а если и получится, то выкидыш будет неизбежен.

— А ты хочешь детей?

— Наверное, каждая женщина их хочет, но я уже смирилась. Зачем идти против природы? Возможно, я бы была плохой матерью, возможно, не смогла бы родить, возможно… Да что угодно! Если природа против, то не стоит с ней спорить.

— Мне жаль, — это прозвучало так искренне, что я почувствовала, как в носу начинается щекотка.

Стоп, Дина, ты же не тряпка! Это давно принято, и я научилась с этим жить. Главное, чтобы он сейчас не заметил, как я отреагировала. Почти затолкав обратно подкатывающие слезы, я попросила:

— Теперь расскажи ты.

— Что тебе рассказать? Я же знаю, что ты уже в курсе всей моей жизни.

— Ярослав, пожалуйста.

Я приподнялась на локтях и посмотрела наконец-то ему в глаза. Он меня жалел — я прочитала это во взгляде. Ненавижу жалость! Желание уйти, чтобы больше не чувствовать это на себе, усилилось. Но я провела пальцами по его груди, остановив их все на той же отметине, когда он перехватил мою руку.

— Дина…

— Это мои психологические штучки, я просто хочу тебя узнать.

— Хорошо, — согласился он. — В восемнадцать лет, как только мы с Алисой поженились, меня забрали в армию. Попал я в часть спецназа, как раз в то время, когда служба длилась полтора года. А после срочной службы остался на контракт, потому что других способов заработка парень без образования не мог придумать. А Алисе было тяжело, я знал это. Ну, ты наверняка в курсе подобных мелочей. Когда я попал в Чечню, то вторая чеченская уже перешла в партизанскую. Военные действия прекратились задолго до того, как наша команда ступила на эту землю. Но командование отправило нас туда, потому что поступил сигнал о возможной атаке, которую нам и предстояло ликвидировать. Российские спутники зафиксировали местоположение угрозы, и мы отправились… Я не знаю откуда, но они знали о нашем приближении. Нас было пятеро. Четверо контрактников и офицер. Я понял как-то интуитивно, что нас ожидает ловушка, но ко мне не прислушались. Отстреливаться от десятка боевиков — задача не из легких. Трое погибли сразу, мы с командиром остались вдвоем. И он решил сложить оружие. Так мы оказались в плену. Поскольку боевикам нужно было финансирование, они отправили запись в минобороны, потребовав за нас деньги. Только вряд ли они знали, что всем было плевать на нас. Переговоры длились почти неделю, но так ни к чему и не привели. Мы были обезвожены, слабы, а командир еще и ранен. В рану попала инфекция, он бился в лихорадке, бредил… И я понял — надо что-то делать.

Ратомский замолчал, а меня

вдруг посетила мысль, что я как будто вскрываю нарыв. Ему больно, ему действительно больно даже от воспоминаний. И он не хочет открываться, но открывается. Мне. Человеку, которого ненавидит, но при этом трахает.

— Если ты не хочешь говорить…

— Я смог сбежать. Долго готовился, глядя на командира, корчившегося в агонии. И сделал это не столько ради себя, сколько ради него. Охранника я смог вырубить, прикинувшись тоже умирающим, забрал автомат и тащил командира на себе, при этом отстреливаясь от патрулирующих. И это был не героизм — обычный инстинкт выживания. Но одна пуля прилетела мне в грудь. Она застряла в кости, но кровопотеря все равно была сильная, а я продолжал упорно идти, тащил на себе командира. Пот застилал глаза, дышать становилось с каждым шагом все труднее, но я шел, не рассчитывая на удачу, пока не увидел дом на отшибе. Не знал, ждет меня там смерть или спасение, но повезло. Старый чеченец и его жена, видимо, сами были не рады продолжавшейся партизанской войне, поэтому приютили нас. В подполе, потому что нас искали, но… Они спасли меня. Командиру повезло меньше. Он погиб. Его заражение без медикаментов стало смертельным. А мне достали пулю обычным кухонным ножом. И лучше сдохнуть, чем пережить это еще раз. Обезболивали меня наркотой, а обеззараживали медом. Не думал, что это сладкое дерьмо имеет такой антисептический эффект. Вот и все. А потом меня комиссовали по состоянию здоровья. Я не знал, чем займусь, но помогла Алиса. И выходила меня, и на путь наставила, и даже свою квартиру продала, чтобы помочь с бизнесом…

Глава 21. Дина

Я проснулась от жары. Даже легкая простыня на теле была лишней. И это не столько жара, наверное, сколько влажность. Я хотела уйти ночью, когда он уснул, но… Черт возьми! Я не смогла. Даже не хотела вставать. Мне нравилось ощущать его руки на моем теле, нравилось его дыхание в затылок…

Но это лишь момент. Момент слабости, а он кратковременный. Я повернулась на другой бок и наткнулась на сонный взгляд, который казался с утра ярко-изумрудным.

Я не думала, что будет так тяжело. Грудь сдавило. Больно. Так больно, что хоть волком вой. Я закрыла глаза, чтобы не видеть — так проще. И тут же почувствовала руку на бедре.

— Дина…

Глупо было бы молчать. Надо просто открыть глаза и сделать вид, что все нормально.

— Доброе утро! — отозвалась я.

— Пока еще не настолько доброе, — услышала в ответ.

Ратомский перекатился на меня, поцеловав в шею, и коленом раздвинул мои ноги. Проникновение было быстрым и резким. Я машинально выгнула спину, охнув и подавшись навстречу, и обняла его плечи.

Господи… Это утро, что ли? Каждое движение, каждый толчок настолько усиливали ощущения, что я даже сбилась со счета своих оргазмов. Я почти вырывала его волосы, но он продолжал двигаться, я снова царапала плечи, но он продолжал двигаться. Такое желание сильнее всего. И я не чувствовала болезненную хватку на груди, а второй рукой — на шее.

Наше сумасшествие не закончилось. Оно только начиналось.

Я прикусила его нижнюю губу, когда кончила, а он шепнул в ответ тихо:

— Дина…

Пара движений — и он лег рядом, тяжело дыша.

— Я в душ.

— Подожди, — остановил он меня. — Ты же не пойдешь в душ в чулках?

— Я их сниму.

— Я сам, — безапелляционно прозвучало, когда он провел рукой по моей груди, потом по животу, и все-таки его рука переместилась на бедро. Но нет, не все было так просто.

Его губы и зубы на соске — я кричу, его язык в пупке — я сминаю простыню, его зубы цепляют край одного чулка и тянут вниз. Я дрожу от этого, схожу с ума от прикосновений его щетины, от губ, которые так нежно, но в то же время дерзко играют с моей кожей на самом незащищенном участке. Первый снял. Второй… Еще чувственнее, почти на грани боли. А потом…