Паутина Фрейда
Шрифт:
— Что ты творишь? — только успела сказать я, тут же откинувшись на подушку от движений его языка между ног.
От такого можно забыться, отдаться во власть ощущений. Я два раза улетала куда-то далеко, пока снова не почувствовала его в себе. Это не просто пьянило — сносило крышу.
Он смотрел мне в глаза, на этот раз при свете, и как будто угадывал, чувствовал, удерживаясь на руках надо мной. Эти болотные глаза так и просили меня отдаться в их трясину. Утонуть, погрязнуть. Да, сегодня можно…
Я снова почувствовала привычное тепло между
— В душ идем?
— Конечно.
И тут же Ратомский перекинул меня через плечо, при этом звучно хлопнув по заднице, и понес в ванную.
Мы завтракали в номере. Как-то он договорился, наверное, за дополнительную плату, а потом спросил:
— Какие планы?
— Я хочу на рынок ведьм.
— Куда? — он даже поперхнулся этим дурацким кокаиновым чаем.
— Это очень интересное место, и я хочу там побывать. Никто там порчу не наводит, но, говорят, там продаются интересные штучки. Я в магию не верю, но это просто кладезь для психолога.
— Хорошо, идем.
Я вернулась в свой номер, чтобы переодеться, и через двадцать минут мы снова в холле получили понимающие взгляды администраторов. Бесит.
Да не пара мы! Не пара! Просто трахаемся — так бывает.
Но руки все равно были переплетены. Палец к пальцу, ладонь к ладони, как будто это произведение искусства.
Но снова молчание. Мы так и шли по улочкам Ла-Паса, пока перед нами не возник рынок.
— Можешь меня здесь подождать, — повернулась я, сжав свободной рукой его плечо.
— Я с тобой.
Разношерстные прилавки, узкие проходы, какие-то дурацкие баночки с надписями, а еще животные… Их шкурки и чучела, да вроде и не только, зародыши ламы, которые, как мне объяснила на английском одна торговка, вроде нашей кошки, которую первую в дом запускают, а тут закапывают у порога. Здесь все пестрило, и я все рассматривала, даже забыв, что за мной идет Ратомский. Да, это было познавательно и интересно, когда вроде бы католики, коими являлись боливийцы, все равно возвращались к культуре индейцев.
Здесь было все: амулеты, снадобья, травы, настойки, символичные фигурки, лепнина. Я смотрела, но проходила мимо. Красиво, культурно…
В конце прохода меня вдруг схватила за руку одна из торговок. И при этом затараторила что-то на испанском. Я показала ей руками, что покупать ничего не собираюсь. И тут вышла из палатки молодая девушка, сказав на ломаном английском, что ее бабушка просит меня зайти внутрь.
Меня понес интерес.
Я сказала Ратомскому, чтобы он ждал меня снаружи, и вошла в странное помещение. Везде была символика: птицы, животные, запах какого-то дыма… Пожилая торговка снова что-то начала говорить, показав на какую-то бутылочку. Из всего я разобрала только слово, которое понял бы даже пещерный человек:
— Аморе.
Но тут же убрала эту бутылочку, сказав еще что-то.
— Она говорит, что любовь тебе не нужна. Уже нашла, — перевела ее внучка. — А вот это, — подала мне из других рук пузырек, — просит выпить. Денег не надо.
— Что
Снова послушав испанскую речь от пожилой женщины, дождалась невнятного перевода:
— Это тебе поможет. Так бабушка сказала. А она никогда не ошибается.
Интересный эксперимент. Я залпом выпила жидкость зеленого цвета. Или нет, болотного. Только отдавало совсем не болотом — очень приятно.
— Vete, — махнула рукой женщина.
Да, пора идти. Она знала — я не верю. Но почему-то именно меня позвала.
Я достала деньги, но услышала только гневную речь. Не понимала, но эмоционально чувствовала.
— Идите, пожалуйста, — попросила девушка, обняв бабушку за плечи.
И я вышла. Не знаю, что меня пробрало в тот момент, но, возможно, меня напичкали афродизиаком, потому что я сразу залепила Ратомскому:
— Идем в отель.
— Как скажешь, — согласился он.
А во мне проснулся бес. И этот бес хотел трахаться. Мы тем и занялись, едва переступив порог номера. Я не знаю, какой наркотой меня накачали, но я была не я. Мы сходили с ума в постели, мы не могли насытиться друг другом. День превратился в замкнутый круг: секс-душ-секс-секс в душе.
Примерно так мы и провели неделю. Это, наверное, был лучший отдых в моей жизни. Но все хорошее заканчивается. И мы оба понимали, что возвращение будет болезненным, но никто не хотел понимать эту тему.
Завтра. Уже завтра…
— Дина, что дальше?
Это вопрос ударил. Я его боялась, но и ждала.
Поднявшись с постели, ответила:
— Остался перелет. И все.
Он схватил меня за руку и сказал:
— Останься тогда со мной…
Я осталась. Несмотря на то, что мне почему-то было больно, я осталась. Он трахал, или даже любил меня, а я отвечала тем же.
Прости меня, Ярослав, но я иду до конца.
У нас осталась одна ночь, а я еще неделю назад могла уехать, получив свое. Но привязала, добила, а теперь сама себя чувствую дерьмово.
Трап самолета — конец.
Шереметьево — вот окончание нашей истории.
Я не мстила ему, как и обещала. Он сам себе отомстил. Тогда какого черта больно мне?
— Дина, — он остановил меня на выходе из здания аэропорта. — Будь со мной. Разводись.
— Зачем?
Ну же, скажи это. Скажи. И все!
— Ты нужна мне.
— А проще?
— Я люблю тебя, — он это сказал так, как будто сам не поверил, как будто это вырвалось бессознательно.
Теперь надо взять себя в руки. Я добилась своего. Я получила его. Но такое ощущение…
— Простите, Ярослав Владимирович, но я замужем. Курортный роман был великолепен, но это лишь секс. Я вас не люблю.
Я видела, как дернулась его щека. Больно? Мне тоже было.
— Дина… — в его голосе было предостережение.
— Нет, — я приложила палец к его губам, — ты обещал мне, помнишь? Больше никакой мести. А на твое слово я надеюсь, ты его не нарушишь. И я свое не нарушила. Я не мстила. Нельзя заставить человека любить. Это был твой выбор.