Паутина и скала
Шрифт:
Сознание, что Эстер является частью этого мира, обжигало Джорджа, словно огнем, он вновь и вновь ощущал ошеломляю shy;щую пытку сомнением, которое будет часто мучать, беспокоить его в последующие годы – загадкой ее цветущего лица. Как мог shy;ла она быть его частью? Это создание казалось ему исполненным здоровья и благоденствия, труда, надежды, утра и высокой чест shy;ности. И все же, вне всякого сомнения, она являлась частью это shy;го мидасовского мира ночи, подлого подмигивания, его преступ shy;ной продажности и бесчеловечных привилегий, непоколебимой надменности его усмешки.
И
Джордж не мог постигнуть этого, и это приводило его в неис shy;товство, побуждало иногда напускаться на нее, злобно обвинять несправедливыми, жестокими словами – и в конце концов ос shy;тавляло его растерянным, разъяренным, ничуть не приблизив shy;шимся к истине.
А истина заключалась в том, что Эстер была женщиной, что путь ее, как и у каждого, был мучительным и очень непростым, что как и все в этом громадном медовом соте она попала в паутину и в конце концов была вынуждена пойти на эти уступки. Заключалась истина и в том, что лучшая часть Эстер была предана лучшей части жизни, но преданности ее, как и у всех, были смешаны, и в этой двойной пре shy;данности коренилось зло. С одной стороны было светское общество, долг, который оно налагает, ответственность, которой оно требует, обязательства, которые накладывает. А с другой стороны был мир труда, творчества, дружбы, надежд и подлинной сердечной веры. И эта сторона была более глубокой, истинной стороной миссис Джек.
Как труженица, как созидательница эта женщина была не shy;сравненной. Подлинной религией души Эстер, той, что спасала ее от деградации, опустошающей праздности, безумной чрезмер shy;ности самообожания, тщеславия, самовлюбленности, пустоты, которую познало большинство женщин ее класса, была религия труда. Она спасала Эстер, отнимала у самой себя, придавала ее жизни благородный облик, он существовал независимо от нее и был выше личного тщеславия. Не бывало слишком большого труда, непомерной траты времени, слишком напряженных и об shy;ременительных внимания и терпеливых усилий, если только бла shy;годаря им она могла добиться «хорошо сделанной работы».
А из всего, что было для нее самым ненавистным, на первом пла shy;не стояла дрянная работа. Для нее это было смертным грехом. Эстер могла не замечать недостатков и грехов личности, извинять ее сла shy;бость, терпеть ее пороки, с которыми она не может совладать. Но не могла и не хотела оправдывать дрянную работу, потому что оправда shy;ния этому не было. Плохо приготовленная еда, плохо прибранная комната, плохо сшитое платье, плохо нарисованная декорация озна shy;чали для нее нечто большее, чем спешка или небрежность, нечто большее, чем просто забывчивость. Они означали недостаток веры, недостаток истины, недостаток честности, недостаток чистоты – не shy;достаток всего, «без чего, – как говорила она, – твоя жизнь ничто».
И это в конце концов спасло ее. Она крепко держалась за ве shy;ру честной работы. Это было ее подлинной религией, из этого выходило все лучшее в жизни и личности Эстер.
26.
Эта женщина стала для Джорджа целым миром – своего рода новой Америкой, – и теперь он жил в нем, постоянно его иссле shy;довал. Это жертвоприношение объяснялось не только любовью. Или, скорее, в его любви была сильная жажда. Возможно, хотя Джордж и не осознавал этого, в нем была и страсть к разруше shy;нию, так как то, что любил и заполучал в руки, он выжимал до shy;суха. Иначе и быть у него не могло. Им двигало нечто, идущее от природы, от памяти, от наследия, от пылкой энергии юности, от чего-то внешнего и вместе с тем находящегося внутри, и с этим он ничего не мог поделать.
Однажды вечером, сидя рядом с ним во время антракта, миссис Джек неожиданно взглянула на его узловатые руки и спросила:
– Что у тебя там?
– А? – недоуменно взглянул он на нее.
– Смотри! Это программа! – Эстер взяла у него программу и покачала головой. – Видишь, что сделал с ней?
Джордж скрутил программу трубкой и во время первого дей shy;ствия разодрал пополам. Эстер разгладила порванные листы и поглядела на него с легкой, печальной улыбкой.
– Почему ты постоянно это делаешь? Я обратила внима shy;ние.
– Не знаю. Видимо, это проявление нервозности. Сам не пойму, в чем тут дело, но разрываю все, что попадает в руки.
Этот случай был символичным. Едва какая-то вещь пробуж shy;дала у Джорджа интерес, он сосредоточивал на ней все внима shy;ние, словно гончая на дичи, любопытство его было неутолимым, мучительным, не дающим покоя и гнало вперед до самого конца. Джордж всегда был таким.
В детстве, слушая рассказ тети Мэй о том, как солдаты воз shy;вращались с Гражданской войны, он внезапно впервые в жизни увидел войну, услышал голоса и набросился на тетю, словно хищ shy;ник. Какая тогда стояла погода, в какое время это происходило? Кто были те солдаты, которых она видела, как они были одеты, были оборваны или нет, у всех ли на ногах была обувь? Кто были люди, стоявшие у дороги, что говорили женщины, плакали или нет?
Джордж донимал ее бесконечными расспросами, покуда со shy;вершенно не изматывал; потом снова принимался за свое. На что они жили, когда кончились все деньги? Где брали одежду? Шили из выращенного хлопка. Что делали с ним? Женщины его пряли. Как пряли, сидела ли она сама за прялкой? Какого цвета бывала одежда,.окрашивали ее или нет? Да, окрашивали, красители готовили сами. Как готовили? Из чего? Из скорлупы грецких оре shy;хов, из ягод бузины, из американского лавра, все это собирали в лесу. Какие из них получались цвета, как производилась окраска? – и так далее, заставляя старуху напрягать память, пока не выта shy;скивал из нее все.
И теперь точно так же не отставал от Эстер. Она как-то сказа shy;ла:
– Мой отец ходил в заведение «У Мока»…
– Это где? Ни разу не слышал о нем.
– Был такой ресторан – отец ходил туда почти каждый вечер.
– Где? Ты бывала там?
– Нет, я была еще ребенком, но слышала, как он говорил о нем, и название зачаровало меня.
– Да, оно может зачаровать. Что представляло собой это за shy;ведение?
– Не знаю. Я ни разу не бывала там, но когда отец возвращал shy;ся поздно, слышала его разговоры с матерью.