Паутина и скала

Вулф Томас

Носившие эти имена ребята были отталкивающими – тонко shy;губыми, ухмыляющимися, конопатыми, мутноглазыми хамами с поросшими пушком лицами, с неприятными, узловатыми рука shy;ми, с противной, сухой кожей. В этих людях постоянно было что-то насмешливое, отвратительное, безобразное, самодоволь shy;ное и торжествующее. Джордж Уэббер, сам не зная почему, все shy;гда испытывал желание расквасить им рожи, он ненавидел не только все в них, но и «землю, по которой они ступали», дома, в которых жили, часть города, где появились на свет, а также их от shy;цов, матерей, сестер, братьев, кузин, тетушек и близких прияте shy;лей.

Джордж чувствовал, что они отвратительно непохожи на сим shy;патичных ему людей не только теми свойствами, которые суще shy;ствуют

для теплоты, радости, счастья, преданности, дружбы и зо shy;лотисто-зеленого очарования великолепной погоды – что в них есть и физическое отличие, до того отвратительное и мерзкое, словно они существа иного вида. Кровь, кости, мозги, сухая плоть с белым пушком, жилы, суставы, слюна – отвратительно-тягучее липкое вещество, видимо, того же состава, что их мутные глаза и ухмыляющиеся губы, – а также все сложное сплетение нервов и вен, соединительные ткани, связывающие воедино ту чудесную обитель души, ту оболочку жизни, которую представ shy;ляет собой человеческое тело, у людей, в которых все, вплоть до имен, было ненавистно Джорджу, должно быть, состояли из ка shy;кого-то мерзкого, отвратительного, в высшей степени нечистого иещества. То была субстанция, отличавшаяся от великолепного материала, из которого состояли симпатичные ему люди, как га shy;достные экскременты от здоровой, вкусной, полезной, живи shy;тельной пищи. То была субстанция не только разума и духа, но и плоти, поэтому казалось, что рождены они из едучих, ядовитых утроб и всю жизнь питались какими-то неведомыми, отврати-к-льными продуктами. Джордж не смог бы есть ту еду, что гото-вили их матери, без того, чтобы не рыгать и давиться при каждом глотке, чувствуя, что глотает какую-то дрянь, мерзость.

И все же, где бы Джордж их ни встречал, они словно бы лучи shy;лись каким-то злобным, безмерным торжеством. Это было тор shy;жество смерти над жизнью; ехидной насмешки и глумления над нсселостью, теплотой, дружеской непринужденностью; злополу shy;чия, боли и страдания над всей могучей музыкой радости; сквер shy;ной, бесплодной, злобной жизни над приятной жизнью надежды, счастья, прекрасной веры и крепкой любви.

Они проживали на проклятых улицах, самые стены которых были ни до того ненавистны, что каждый шаг по ненавистным тротуарам давался с трудом. Они ходили под проклятыми небесами и злобно радовались противному, безжизненному, безнадежному, вязкому, утепляющему душу свету, погоде горя, усталости и отчаяния.

Они были людьми, каких не встретишь в местах торжествующей радости – в волшебстве зеленых полян, блистающих мучительно-невыносимым очарованием одуванчиков, где волнами струятся прохладные воды. Нет! Они купались в противной воде без тени, где сникает душа. Они не приходили к окруженным зеленью прудам; они были не способны издать удалой возглас и не пели песен.

В любых бесплодных, безлюдных местах, при любых подвер shy;гающих душу в серый ужас свете и погоде, на покрытых бетоном улицах в жестокую, изнуряющую жару августа или на неровных тропинках с вязкой глиной под холодными красными лучами за shy;ката в марте они постоянно появлялись в торжествующей черст shy;вости своей отвратительной жизни. Они без утомления, страда shy;ния или душевного отчаяния дышали каким-то проклятым воз shy;духом, от которого вы шарахались с дрожью отвращения; они на shy;смехались над вами всякий раз, когда вы испытывали удушье.

Они были стервятниками этого мира, которые с отвратитель shy;ным, неизменным предвидением беды постоянно кружат над по shy;лем брани и непременно опускаются на вас в тягчайшие минуты вашей жизни. Если ваши кишки были никудышными, больны shy;ми, слабыми, не способными удержать поноса; руки и ноги дро shy;жащими, бессильными, бледными и больными; кожа сухой, от shy;вислой и зудящей; желудок изрыгал отвратительную рвоту; глаза слезились, из носа текло, и внутренности заполнял густой, се shy;рый, вязкий, мучительный холод – тогда они обязательно появ shy;лялись, радовались вашему несчастью с выражением отврати shy;тельного,

торжествующего превосходства на своих ухмыляющих shy;ся лицах.

Точно так же, если серые, влажные, вызывающие отчаяние небеса угнетали ваш дух; если их сырой, противный, низменный свет въедался в вашу неприкрытую, беззащитную плоть; если бе shy;зымянный, непереносимый страх – громадный, мягкий, серый, бесформенный -давил на вас из межпланетной пустоты вечных небес; если вас затоплял серый ужас, и вся телесная, мощная, торжествующая сила, вся возвышенная музыка вашей души вме shy;сте с густой хрупкой тканью бесчисленных нервов никли смятен shy;ными, притуплёнными, парализованными, оставляя вас разби shy;тым, сокрушенным, беспомощным и дрожащим в жутком бесси shy;лии; тогда они, они – Сид, Карл, Гай, Гарри, Флойд, Кларенс, Виктор, Рой, эта проклятая, подлая ухмыляющаяся свора со зло shy;радными, садистскими, враждебными жизни именами – непре shy;менно появлялась там, чтобы вонзить нечистые клювы вам в сердце, торжествующе наслаждаться вашим горем в то время, когда вы задыхались в своем злополучии, словно бешеная соба shy;ка, и умирали!

Подумать только! Умирать так, уходить из жизни так, давясь и задыхаясь, беспомощно истекая до смерти кровью – и умирать! умирать! умирать! – в ужасе и страданиях, когда эти любители смерти лишают тебя помощи и друзей! О, смерть может быть блистательной – в битве, в любви, в дружбе и опасности, может быть славной, если это благородная смерть, костлявая, сухопа shy;рая, одинокая, нежная, любящая и героическая смерть, которая склонилась, чтобы милосердно, любовно, сострадательно кос shy;нуться своего избранника и возложить на него печать чести!

Да, смерть может быть блистательной! Может прийти величе shy;ственно, если рядом с тобой замечательные люди, носящие пре shy;красные имена. Члены героического братства дружбы, радости и любви, они носят имена Джон, Джордж, Уильям, Оливер и Джек; имена Генри, Ричард, Томас, Джеймс и Хью; имена Эдвард, Джозеф, Эндрю, Эмерсон и Марк! Имена Джордж Джосая Уэббер и Небраска Крейн!

Гордая, простая музыка их имен сама по себе являлась гим shy;ном их славной жизни и торжествующе говорила ему о теплоте, радости, надежности и преданности этого героического братства. Говорила о подвигах и великих свершениях, о славной смерти в бою и торжестве над ней, если только они смогут увидеть, как он будет приветствовать ее, когда она явится. Тогда он сможет лику shy;юще воскликнуть им: «О, братья, друзья и товарищи, дорогие со shy;перники по славным делам, как горячо любил я жизнь среди вас! Я был вашим другом-соперником и равным вам во всем! Как гордо и возвышенно я жил! – Теперь смотрите, как гордо и возвы shy;шенно я умираю!».

Умереть так, в этом братстве жизни, было бы славной, радостной и блистательной смертью для любого! Но умирать жалко и мучительно, с неутоленным голодом; с тошнотой и поносом, сухой кожей, слабыми руками и ногами, с противно сжимающим-сердцем; умирать со слезящимися глазами и покрасневшими ноздрями, из которых течет; умирать потерпевшим крушение, отчаявшимся, не исполнив своего предназначения, загубив свои таланты, с нерастраченными, парализованными, впустую пропавшими силами – мысль об этом была невыносимой, и маль shy;чик клялся, что скорее умрет сама смерть, чем он придет к такому концу.

Умирать, будто унылый, сломленный раб в окружении омерзительных, радующихся смерти Сида, Роя, Гарри, Виктора, Карла и Гая! – умирать сломленным, видя их насмешку и дьявольскую гордыню, дать наслаждаться этой грязной своре живущих жизнью-в-смерти их отвратительной, окончательной победой – о, это бы shy;ло невыносимо, невыносимо! При мысли об этом его охватывали ужас и ненависть, и он клялся, что победит, побьет их оружием уве shy;ренности, приколотит к стене их грязные шкуры сверкающими, несокрушимыми гвоздями радости и очарования, набьет их ухмы shy;ляющиеся рты грязью, навсегда придавит победоносной ногой жизни горделивую, склоненную шею презрения и страдания.